Я заметила, что мама напряглась и замерла от волнения. И это после всего, что этот Андрей с ней сделал? Иногда я ее совсем не понимала.
– С ним-то как раз ничего не случилось и не случится. Такие, как он, можешь мне поверить, живучие, как сорняки.
– Что же все-таки произошло?
– После нашего отъезда сгорел дом, – выпалила я фразу, которую составляла не один день.
Я обдумывала каждое слово, опасаясь, что эта фраза застрянет у меня в горле и я не смогу ее произнести. Наконец, решившись, я выпустила ее из себя, и мне стало страшно за маму. Как она отреагирует?
До мамы сначала не дошел смысл сказанного, и она смотрела на меня, хлопая глазами.
– Дом? Какой дом?
– Наш дом, мамочка, сгорел. Был пожар, вот он и – фух! – Я взмахнула руками. – Взял и сгорел.
– Сгорел? Но почему? Андрей курил в постели? А Андрей? Что с ним?
– Успокойся. Андрея дома не было, с ним все в порядке. Его подожги – он все равно не сгорит.
– Но… Там все мои вещи… были. Все там осталось… Что же теперь делать? – Она растерялась и выглядела жалкой, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку.
– Мама, какие вещи? Мы забрали твою одежду, и до сих пор ты этим прекрасно обходилась.
– А шуба? А пальто?
– Мы их забрали. Они висят в шкафу.
– Но все равно там было много всего. Мебель, телевизор, холодильник…
– Зачем тебе старые тряпки? А мебель? Ее давно следовало выкинуть на свалку. Телевизор? Он у нас без конца ломался, и ты не раз говорила, что надо его поменять. Холодильник? Ему тоже было лет десять. Тебе не о чем жалеть. Тем более что дом был застрахован, и мы получим страховку. Можем купить новый телевизор, если захочешь. Вообще все, что захочешь. – Я нервно забегала по комнате.
– Мы получим страховку?
– Конечно.
– А если это был поджог, что тогда?
– Не было никакого поджога, – сказала я не глядя на маму, чтобы не встретиться с ней взглядом.
– А ты откуда знаешь?
– Звонила страховому агенту. Он сказал, что была проведена экспертиза, и определили, что произошло короткое замыкание в электропроводке. Поэтому нашей вины в том, что произошел пожар, нет, и мы получим страховку.
– А Андрей? Где он теперь… живет?
– Поедем и все узнаем. Думаю, тетя Даша нам расскажет.
– Когда мы поедем туда? – упавшим голосом спросила мама.
– Перед выходными. Я уже разговаривала с Юрой. Он нас отвезет на своей машине.
– Мы можем поехать поездом. Зачем его беспокоить? Он и так с утра до ночи занят.
– Нам понадобится какое-то время, чтобы в страховой компании все оформить. На поезде уехать оттуда мы сможем только на следующее утро. Где мы будем ночевать? Если хочешь, попросимся переночевать у соседей, но я подумала, что нам лучше вечером выехать обратно.
– Ты права. Не хотелось бы беспокоить соседей. Кто же мы теперь с тобой? Погорельцы?
– Мама, ты спокойно жила здесь столько времени, не зная о пожаре. Давай так же жить и дальше, словно не случилось ничего… страшного.
Мама согласно покивала.
– Какой сегодня день недели?
– Четверг. Завтра пятница, выедем ночью, чтобы утром быть на месте. Подготовь свой паспорт и страховое свидетельство.
– Ты, наверное, чувствовала, что с домом может что-то случиться. Так ведь?
– Откуда ты это взяла? – Я отвернулась, почувствовав, как заливается краской мое лицо.
– Это ведь ты предложила его застраховать. Значит, ты чувствовала? – Мама внимательно посмотрела мне в глаза, поймав мой взгляд, когда я обернулась.
Я стойко выдержала ее взгляд.
– Пожалуй. Да, я это почувствовала. Иногда сама удивляюсь своей интуиции, – ответила я спокойным голосом.
…Перед нами были почерневшие кирпичные стены и больше ничего. Это было все, что осталось от дома. Дома, в котором я родилась и сначала была обыкновенным ребенком, а потом стала Гадким утенком. Из этого дома я уехала для чудесного превращения. Я стояла у пепелища и смотрела на черные стены, возвышавшиеся, как монумент моему отвратительному прошлому. Я не испытывала ни малейшего сожаления, хотя огонь сожрал и мою детскую кроватку, и кукол, сложенных в коробку и отправленных на чердак, и мою первую распашонку, и розовый чепчик. Ко всему этому прикасались грязные руки отчима, и я ненавидела все это. Но этого всего уже не было, значит, можно навсегда о нем забыть, вычеркнуть из памяти. Мне надо было приехать сюда, чтобы убедиться в этом. Теперь я увидела своими глазами, что от прошлого ничего не осталось, и, что бы ни случилось в жизни, ни я, ни мама не вернемся сюда. Возвращаться было некуда и незачем.
Юра подошел сзади, обнял меня за плечи.
– Не переживай. Это все материальное. Оно приобретается, обновляется, и не надо о нем жалеть.
– А я и не жалею, – сказала я, и это была истинная правда.
Мама сначала стояла посреди двора бездвижно, как статуя. Я пыталась понять, какие чувства она испытывает. Сожаление? Разочарование? Горечь потери? А может, как и я, радуется избавлению от прошлого?
Она долго смотрела на то, что когда-то было ее домом. Потом медленно прошла по двору, переступая через обгоревшие обломки перекрытий, прошла в сад и подняла глаза на обугленный ствол старой груши. Затем она подняла с земли большое красное яблоко и вернулась к нам, держа его в руке.
– Ничего, ничего не осталось, – тихо сказала она.
– Зайдем к тете Даше? – спросила я.
Она молча кивнула.
– Ой, Алиночка! Тут такое творилось, такое! Думали, все сгорим, – тарахтела тетя Даша, накрывая на стол. – Но что теперь поделаешь? Ты не переживай. Слава Богу, что все целы-невредимы остались. Так ведь, Паша, я говорю?
– Конечно. Я тоже так считаю.
– Берите, угощайтесь. Я тут приготовила блинчики с малиной и смородиной, – приговаривала тетя Даша, расставляя тарелки.
– Тетя Даша, присядьте на минуточку, поговорите с нами, – сказала я и почти силой усадила неугомонную соседку рядом с собой за стол.
– Когда это случилось? – спросила мама, уже немного оправившаяся от шока.
– В тот же день, как вы уехали.
И тетя Даша принялась во всех подробностях, как это всегда делается в деревнях, описывать случившееся, начиная с того момента, как она собралась варить в саду варенье, и заканчивая своими ночными кошмарами. Ее рассказ то и дело прерывался охами, ахами и всхлипываниями. Мама слушала молча, будто впав в прострацию.
– А что Андрей сказал, когда узнал, что мы… мы уехали? – спросила мама, встрепенувшись.
– А! – махнула рукой тетя Даша. – То, что он сказал, нельзя передать нормальными словами.
