– Вот оставили мы с дочерью ему дом и все, что в нем было, а сами живем в съемной квартире, – рассказывала мама. – Но ничего, мне здесь нравится. И город красивый, и людей много – не скучно. В окно можно смотреть, как в телевизор.
– Наверное, нелегко было вот так сорваться с места, все оставив?
– Решиться было тяжело. Но теперь я понимаю, что это был единственный выход. Пусть попробует, как оно одному жить. Может, за ум возьмется и пролечится.
– Возможно, голубушка, возможно. А Павлинка знает своего родного отца?
– Нет. Мы с ее отцом расстались в день ее рождения.
– А отец видел дочь?
– Только в роддоме, – вздохнула мама.
– И больше не видел? До сих пор?
– До сих пор. Да его и нет здесь. Он где-то на Севере.
– Ну и что? Неужели не болит отцовское сердце? Мы с мужем тоже в разводе, и он также живет на Севере. Но он больше общается с сыном, чем я, хотя и на расстоянии. Никогда, никогда он не забывал о сыне, помогал ему, да еще как!
– Не все отцы одинаковые, – снова вздохнула мама.
– И не говорите! Отец отцу рознь. Один заботится о своих детях, а другой… другой уехал и забыл. Да бог с ним! Вы не отчаивайтесь, главное, что у вас такая замечательная дочь.
– Да уж, дочь у меня хорошая.
Я делала вид, что смотрю телевизор, но прислушивалась к разговору. И хотя казалось, что беседа двух женщин текла мирно и доброжелательно, внутреннее чутье мне подсказывало, что наши мамы будут хорошими знакомыми, приятельницами, но никогда не станут близкими подругами. Просто они были очень разные.
Пожарище
Устроив поджог дома, я считала себя преступницей. Пусть я поступила так во имя справедливости, но осознавала, что это было все-таки преступление. Только спустя некоторое время я с ужасом поняла, к каким страшным последствиям это могло привести. Я могла просчитаться, вполне мог взорваться газ, и огонь перекинулся бы на соседние дома. «Но все-таки есть справедливость на свете», – заключила я, вспоминая тот день, и тут же поклялась себе, что это навсегда останется моей тайной и ни одна живая душа, ни Юра, ни мама (ни в коем случае!) не должны об этом узнать. Конечно же, я испытала огромное облегчение, узнав, что дом сгорел. Я чувствовала себя человеком, смывшим с себя весь пот и грязь после дальней дороги в летнюю жару. Приняв душ, ты будто заново родился, и кажется, что не было пыльных вагонов, толкотни в троллейбусе, оттоптанных ног на вокзале и грязных матрацев в поезде.
Но меня непреодолимо тянуло поехать на родину, своими глазами увидеть пожарище, чтобы убедиться, что с прошлым покончено навсегда. Надо было свозить туда маму, чтобы получить страховку за дом, но в глубине души я знала, почему меня так тянет туда. Мне очень нужно было увидеть все своими глазами и насладиться этим зрелищем. Считается, что преступника тянет на место преступления, это подтверждают психологи. И раз я преступник – я ведь считала себя таковой, – неудивительно, что меня с такой силой тянуло туда. Я все откладывала эту поездку, так как мама до сих пор не знала о случившемся. Прежде чем ехать, надо было подготовить ее к этой новости. Это меня страшило. Я знала, что она любила наш дом и согласилась уехать со мной при условии, что сможет вернуться обратно, как только захочет. Я сожгла мосты, мамины мосты, не спросив на то ее позволения. Наверное, я не имела права самовольно распоряжаться ее жизнью. И это было моим вторым преступлением. Никакое преступление не могут оправдать даже самые благородные цели – это я поняла только сейчас. В душе царила неразбериха: я то оправдывала себя и считала свой поступок чуть ли не героическим и крайне необходимым для спасения матери, то называла себя законченной эгоисткой.
Лето подходило к концу. Была середина августа, и через пару недель мне предстояло снова грызть гранит науки. Следовательно, разговор с мамой больше нельзя было откладывать. Я долго выбирала подходящий момент, но он все никак не подворачивался. Но однажды я его все же поймала.
Мама приехала со Степаном Ивановичем с его дачи, они притащили два ведра ароматных, как само лето, груш, сварили из них повидло, закатали его в литровые банки и поделили поровну. «Как дети!» – подумала я, наблюдая за их мирной возней в кухне. Накормив соседа ужином, мама проводила его до двери, вернулась в комнату и устало уселась на диван перед телевизором.
– Ну, теперь мы на всю зиму обеспечены повидлом для пирожков, – сказала она довольным тоном, а потом с грустью добавила: – А ведь у нас в селе тоже есть большая груша. Что же, груши теперь валяются на земле и гниют? Андрей сам ничего из них не сделает. Может, хоть сообразит отдать Даше? Как ты думаешь?
Я подошла и села с ней рядом.
– Мама, нам вполне хватит этих груш, зачем думать о тех?
– Да я просто так сказала. Душа болит, ведь там все придет в запустение, – сказала она печально. – А скольких трудов мне все это стоило! Я так хотела, чтобы… А Андрей мне так и не позвонил.
Я промолчала. Мама надкусила сочную грушу.
– Он, наверное, никогда не изменится, – проглотив то ли пережеванное, то ли комок обиды, сказала она.
– Ты права. Он не изменится. Но ты ведь уже привыкла здесь? Тебе нравится?
– Честно сказать? – улыбнулась она.
– Ну да!
– Нравится! Мне нравится здесь все.
– Ты не сожалеешь о том, что мы уехали?
– Нет. Ни капельки!
– Значит, ты не хочешь возвращаться?
– Не хочу. А ты что, меня выгоняешь? – шутливо спросила мама.
– А кто мне готовить будет? – в тон ей отозвалась я.
– Ага! Значит, тебе родная мать нужна только для готовки? Ах ты, хамка! Маленькая рыжая хамка! – Мама, притворившись рассерженной, шлепнула меня по спине.
– От рыжей слышу!
– Значит так. С завтрашнего дня завтраки за тобой, ужины – за мной!
– Только не это! – взмолилась я. – Пусть будет наоборот!
– Ладно, – сделав вид, что обдумала это, согласилась мама. – Только ради тебя.
– А Степан Иванович? Кто же будет готовить для него? – Я, хитро прищурившись, заглянула ей в глаза.
– Хамство в квадрате! – Она игриво оттолкнула меня и сложила руки на груди.
– Мама, ты и правда не хочешь возвращаться в село? – уже серьезно спросила я и с замиранием сердца стала ждать ответ.
– Я же сказала, что не хочу. Ты это хотела еще раз услышать? Так слушай: я не хочу обратно. А почему ты решила устроить мне допрос? Что-то не так? – насторожилась мама.
– Понимаешь, мама, – начала я тянуть резину, – я не хотела тебе сразу говорить. То есть я узнала об этом уже давно, но все не решалась тебе рассказать…
– Павлина, что это ты говоришь загадками? Что-то случилось с Андреем?
