– Вообще да, вопрос достаточно нескромный, – я чуть улыбнулся. – Но я отвечу. Нет, не были мы близки. То есть абсолютно.
– Хм… Видите ли, если откровенно, то, что мы наблюдаем у пациентки, трудно назвать иначе, как «сохнуть от любви»… есть такой меткий термин в народном фольклоре.
Мне стоило усилия сохранить бесстрастное выражение лица. Что ты знаешь, мужик, про настоящую любовь? Ничего не знаешь. И женился ты на дочке начальника. Она тебе даёт, ты её ночами е…ёшь, касса общая, сын подрос, карьера на мази – что ещё нужно для полного счастья?
– Если это неразделённая любовь повлияла, одна схема лечения, если что-то другое – другая… – продолжал «психотерапевт». – Вы уж простите мою назойливость…
– Да ничего, – я слегка улыбнулся, как можно безмятежней. – Насчёт неразделённой любви вполне реальная версия. Я вообще-то замечал иной раз, что она ко мне неровно дышит, но поводов никаких не давал. У меня имеется любимая девушка, с двумя сразу – вообще не мой принцип.
– Да верю, верю! Так, по ходу дела спросил…
Улица Потешная оказалась скорее переулком, нешироким и тихим, почти без автомобилей. Возможно, тут и не услышишь, как падают осенние листья, но для спокойствия пациентов тишины более чем достаточно. Ворота возле приземистой белой будки проходной при приближении «Волги» дрогнули и поползли вбок.
– Я вас в палате сопровождать не буду, уж простите, – «доктор» круто зарулил на стоянку. – Сделаем, как будто вы по своей инициативе навестили… Но на всякий случай там у двери кнопка и у кровати на тумбочке, так что я недалеко.
– Кнопка-то зачем?
– Ну… мало ли… Приступы буйства могут возникать совершенно внезапно.
Палата, в которую поместили несчастную Ниночку, оказалась одиночным боксом. Войдя, я сделал над собой усилие, чтобы не вертеть головой в поисках телекамеры. А она тут, если я верно понял мысли «психотерапевта», где-то присутствовала.
– Здравствуй, Нина.
Девушка, лежавшая на постели, если и имела сходство с нашей Ниночкой, то весьма отдалённое. Та Ниночка была живчик, вулкан энергии, а тут… Худое, измождённое лицо, не лицо даже, маска… И руки, тонкие руки, исколотые иглами шприцев, – они лежали поверх одеяла, точно протезы.
– Антон… – она слабо улыбнулась. – Значит… ты всё-таки пришёл…
Осторожно ступая, я подошёл к койке, присел на стул.
– Ты не старайся так, ты топай… это же хорошо, когда топают… живые шаги… Страшно, когда тихо.
– Что с тобой, Нина…
Вновь слабая улыбка.
– А ты спроси у своей суккубы. Она расскажет.
Не найдя внятного ответа, я поставил пакет к тумбочке.
– Я вот тут тебе апельсинчиков…
– Спасибо, Антоша… Можно тебя попросить? Ты возьми меня за руку. Тихонько так…
Я осторожно взял в свою ладонь её исхудавшие пальцы.
– Вот… – она вновь слабо улыбнулась, закрыла глаза. – И можно представить, что мы идём, идём… взявшись за руки… через всю жизнь… и что ты меня любишь…
Судорожный вздох.
– Каких детишек я бы тебе родила, Антоша… сыновей и дочек… Сколько ты захотел бы, столько и рожала… правда-правда… А твоя суккуба тебе никого не родит. Разве могут быть дети от нелюди? А ноги… что ноги… и фигура… и глазища эти её нелюдские, которые душу твою высасывают… Погубит она тебя, Антоша.
Короткий стук в стекло. Я обернулся. На подоконнике, с той стороны, сидел чёрный голубь и косил в окно бусинкой глаза.
– Чёрный голубь!!! – Ниночка прыжком соскочила с кровати, забилась в угол. – Уберите чёрного голубя!!! Уберите!!! Уберите-аааааа!!!
Она уже извивалась на полу, и тут же в бокс ворвались трое дюжих санитаров в сопровождении «психотерапевта».
– Молодой человек, уходите, уходите! Выйдите из палаты, скорее!
* * *
Тетрадный листок, наспех прилепленный кусочком изоленты на двери лифта, надпись фломастером – «лифт не работает». Под основной надписью было коряво выведено шариковой авторучкой дополнение – «б…ди!!!» Всё как обычно.
Тупо постояв секунду-другую, я двинулся вверх по лестнице. Ступенька… ещё ступенька… ещё… ещё… какая грязная лесница у нас в подъезде… отчего раньше не замечал?
Я криво усмехнулся. Потому и не замечал, что не смотрел под ноги. Ввысь устремлён был мой взгляд… к светлым небесам…
Ключ в замке провернулся мягко, почти беззвучно. Так же мягко открылась дверь. Стараясь не шуметь, я осторожно прикрыл её, щёлкнул язычок замка.
– Погано тебе, Антоша?
Она возникла в дверном проёме, как привидение. Медленно подошла, глядя своими глазищами, осторожно прильнула. Я обнял её, зарылся носом в волосы.
– Очень погано.
Могучий кибер-пёс Роб, как я его окрестил, бесстрастно наблюдал за сценкой, по-собачьи вывалив язык. На вешалке сидел маленький попугайчик, по-птичьи наклонив голову, блестел бусинкой глаза. Попугайчик на случай, если не справится пёс. И ещё где-то за окном на ветке должен сидеть воробей, маленький такой нахохлившийся воробышек… И прикрывая всю эту глубоко эшелонированную оборону, где-то в небесах реял стриж, один стоивший эскадрильи истребителей-бомбардировщиков.
– И утешить тебя мне сейчас некогда, вот беда… Работа кипит, Антоша…
– Ты работай, не отвлекайся. – Я сделал попытку улыбнуться. – А я посижу на кровати. Просто буду смотреть на тебя. Молча. Можно?
– Да, конечно…
В малой комнате были задёрнуты плотные шторы, съедая солнечный свет. Бляшки-кругляшки амулетов были разложены на гладкой полированной поверхности письменного стола. Над столом сияли развёрнутые бриды – объёмные голограммы-клавиатуры, переливавшиеся и мерцавшие огоньками. Вейла коснулась пальцами двух, и клавиши скачком раздулись, превратились в экранчики. На одном виднелись ряды пультов и склонённые головы персонала, на другом бежали колонки значков. Где-то в ЦУПе были установлены иномейские «жучки», необнаружимые для примитивной аппаратуры аборигенов, и качали информацию.
– Скажи… Разве нельзя иначе?
У неё задрожали губы.
– Можно. Спустя недолгое время эта активистка излечится. И ты сможешь на ней жениться. Сочетаться законным браком. Абсолютно законным, без подвоха браком, каких миллионы и миллионы. Она тебе детишек родит, и станете вы жить-поживать да барахло наживать. Чем плохо?
Иномейка резко повернулась ко мне.
– Только фото мои тебе придётся сжечь. Жена ревновать будет. И собственную душу бередить ни к чему – ну был и был романчик, был да забылся… чем скорее, тем спокойнее. Красивая была девка, спору нет… да чего её жалеть? Нелюдь…
– Говорят, баба дура не потому, что дура, а потому, что баба. Оказывается, это справедливо не только в отношении здешних аборигенок. Не проходит твой вариант, родная. Я ТЕБЯ люблю. Больше жизни. Так доступно?
