Вот в такой обстановке недоверия я и жил до появления Нины, являясь для начальства неудобным и нудным субъектом, который постоянно пытался всем рассказать о злых помыслах нацистов. Ну а сокурсники считали меня не очень компанейским, но в то же время простым, как дубовая доска, парнем, который с лихвой компенсировал свою интеллектуальную ущербность тупой зубрёжкой и ослиным упрямством.
После того как Нина стала жить со мной, я для внешнего окружения здорово поменялся. Перестал постоянно капать всем на мозги о неотвратимости войны с Германией, о необходимости забыть обо всём насущном и заниматься только подготовкой к этой войне. Теперь я в первых рядах спешил после занятий вырваться из академии. Уже не стремился вы ехать в войска или на полигоны.
Нина начала заниматься повышением, так сказать, уровня моего развития. Каждый день, под вечер мы стали посещать разнообразные очаги культуры – музеи, театры, выставки или кино. Теперь мне постоянно не хватало денег. Приходилось занимать у своих товарищей. Но они всё понимали – как же, к Черкасову приехала жена. О том, что это никакая не супруга, не догадывалось даже начальство. Все были уверены, что, наконец, семья Черкасовых воссоединилась, а ребёнок остался у родителей на Урале. Я, естественно, никого не разубеждал, наоборот, когда наш парторг спросил меня:
– Слушай, Юра, как вам там, в общежитии, не тесновато?
Я стал наглым образом плакаться о том, что общежитие совершенно не приспособлено для семейного проживания, что там нет даже женского туалета и кухни, где можно приготовить обед. Потом, ничуть не смущаясь, глядя на парторга честными глазами, заявил:
– Петрович, ты бы посодействовал, чтобы нам выделили какое-нибудь цивильное жильё. Можно было бы тогда и ребёнка привезти, и вообще зажить нормальной жизнью.
– Ладно, Черкасов, пиши заявление и обязательно укажи, что перевозишь в Москву семью. Выделят тебе хорошую комнату, а может даже и квартиру. Всё-таки ты у нас орденоносец, к тому же состоишь в когорте старших командиров, да и академию скоро закончишь. Наверняка после окончания присвоят очередное воинское звание. А при таком статусе негоже с семьёй болтаться по общежитиям и казармам. Кстати, уже был разговор о выделении тебе постоянного жилья в Москве. Там и жену твою пропишут, тогда вам материально станет полегче – она сможет устроиться на работу. А то уже слухи пошли, что средств не хватает, и ты начал побираться по всему общежитию. Вот же гордый какой – сам не обратился с просьбой о выделении жилплощади. Приходится партии беспокоиться о твоём благополучии.
На мгновение мне стало стыдно, захотелось отказаться от возможности получить нормальную жилплощадь. Но потом этот порыв затопила волна беспокойства о Нине. О том, что я теперь являюсь её единственной опорой в жизни, и на тот случай, если со мной что-нибудь случится, нужно хоть каким-то образом обеспечить её благополучие.
Я знал – скоро война и, несмотря на то что в моей прошлой реальности немцы оккупировали Москву, постоянная прописка и жильё могут дать ей шанс продержаться, если даже это страшное событие сбудется и в этой реальности. Поголовно всех эти звери уничтожать не будут. Они расчётливые, им нужно много рабов. Если человек по национальности не еврей, не больной или инвалид, не является функционером компартии, то он, с большей долей вероятности, выживет при захвате немцами города. А дальше – дело случая и везения.
А глобально будущее наших женщин, детей и стариков зависит только от нас, от нашей стойкости и готовности жертвовать собой ради общего счастливого завтра. Любое государство обречено, если у него нет хотя бы тысячи граждан, готовых отдать свои жизни за него. Мне так хотелось думать, что страна стала сейчас хоть немного, но сильней. Ведь в Финскую войну, по сравнению с той реальностью, откуда я появился, погибло на сто восемьдесят тысяч человек меньше, а это большая сила. Если перевести в привычные для меня образы, то это целых шестнадцать полнокровных, обстрелянных дивизий. И пускай многие из этих людей сейчас в запасе, но после мобилизации это будут стойкие, уже нюхавшие порох бойцы. Они покажут этим фашистским ублюдкам, что значит русский солдат. Умрут, но защитят свою родину, как это уже было в недавнюю Финскую войну. Что касается меня, то я буду биться с этой мразью до конца, если придётся, даже за Уралом, в Сибири.
Несмотря на моё знание о неизбежности войны, в душе теплилась надежда, что она в этой реальности случится хоть годиком позже, ведь Гитлер и его генералы должны были проанализировать итоги Финской войны и сделать для себя кое-какие выводы. Красная армия даже при организационном бардаке показала себя весьма боеспособной.
Несмотря на погодные условия и много лет подготавливаемые финнами укрепления, мы практически за четыре месяца разбили финскую военную машину. Вряд ли ещё какая-нибудь армия мира смогла бы это совершить. Сомневаюсь, что немецкие аналитики всерьёз воспринимали империалистическую пропаганду о том, что бедная, маленькая, почти беззащитная Финляндия чуть ли не полгода успешно отбивалась от азиатских орд. Наверняка немецкие генералы были хорошо осведомлены о реальном положении дел – что финская армия была весьма крепким орешком, к тому же поддерживалась всем народом. Некоторые части, например егерские, по своим боевым качествам превосходили даже аналогичные немецкие подразделения. А уж про линию Маннергейма я и не говорю. В Первую мировую войну под Верденом немцы потеряли больше людей, чем мы за всю финскую кампанию. Наши потери были даже меньше, чем принято определять по канонам военной науки при штурме укреплённых позиций, и это зимой, почти при полном отсутствии коммуникаций, с враждебным отношением местного населения.
Так что, надежда, что всё здесь будет по-другому, у меня была. Да и просто хотелось обыкновенного человеческого счастья. Всё-таки, может быть, Создатель сжалится надо мной, и за перенесённые страдания подарит хоть немного времени нам с Ниной. Что касается того, что Нину могут не принять за мою жену и не прописать на полученной жилплощади, об этом я не беспокоился. При нашем бардаке запудрить мозги представителю какой-нибудь жилконторы или паспортного стола мне, майору, орденоносцу, была не проблема. Если обман и раскроется когда-нибудь, будет уже поздно – либо всё это спишет война, либо я просто получу дисциплинарное взыскание. Может быть, даже понизят в звании – но какая это чушь, по сравнению с нашими чувствами. О номинальной моей жене, а на самом деле о любимой бабушке и её сыне (в будущем моём отце) я, конечно, переживал и беспокоился. Но они, я знал, выживут при любом развитии ситуации. А в этой реальности им даже будет легче это сделать. Всё-таки бабуле шли деньги по моему аттестату, да и на чёрный день у неё теперь были кое-какие драгоценности, это мои трофеи, добытые на прошедшей войне.
В середине апреля беззаботное существование подошло к концу. Преддверием этого явился вызов в кабинет заместителя начальника академии. Когда я получил этот приказ, то первоначально слегка напрягся. Но потом подумал, что это, скорее всего, связано с завершением нашего ускоренного курса обучения. Наверное, сейчас мне объявят, куда я буду направлен служить после окончания академии. А может быть, мне наконец решили выделить жилплощадь? По-любому, как мне казалось, этот вызов сулил только хорошее.
