В этот момент отворилась дверь, и в зал вошли Шерхан и красноармеец Перминов с ручным пулемётом наизготовку. Шерхан уже, по-видимому, сказал Перминову, зачем я его вызвал. Поэтому Перминов совсем не удивился поставленной перед ним задаче. Молча поднялся на несколько ступенек по лестнице и, пристроив пулемёт на перила, приготовился открыть огонь по стоящей метрах в двенадцати от него шеренге пленных. Мы тоже, уже не разговаривая, выстроились в ряд и приготовились открыть огонь. Пленные, наверное, что-то почувствовали и заволновались, шум голосов со стороны сгрудившихся у противоположной стены пленных начал возрастать. Медлить было нельзя, и я скомандовал – огонь.
Грохот выстрелов полностью заглушил крики и стоны членов этой интернациональной танковой части. Отстреляв целый диск, я заменил его на новый. После чего приказал Шерхану, вместе с ещё одним красноармейцем добить стонущих и ещё шевелящихся пленных. Хотя, если прямо сказать, никаких стонов я не слышал, уши от грохота четырёх автоматов и пулемёта заложило плотно.
Пока бойцы добивали раненых, я вытащил из-под лестницы двадцатилитровую канистру. На неё я обратил внимание ещё тогда, когда мы, ворвавшись в этот зал, осматривали все закоулки помещения. Как я и предполагал, канистра была наполнена керосином. Даже не дождавшись, пока ребята закончат с пленными, я начал разливать по всему залу этот керосин. Когда бойня была завершена, и все красноармейцы вышли из дома, я, отбросив пустую канистру в угол, подошёл к входной двери. Последний раз, глянув на то, что мы понаделали, я про себя прочитал короткую покаянную молитву. Потом достал бутылку с зажигательной смесью и с силой кинул её прямо в стену между кухней и залом. Вспыхнуло знатно, я еле успел, не обгоревши, выбежать на улицу.
Но и здесь тоже со всех сторон чадило. От танков страшно несло гарью, они, наверное, горели уже давно, и открытого огня видно не было, но от каждого из девяти танков поднимался чёрный столб дыма. У трёх танков были сорваны башни. Наверное, от огня сдетонировал боезапас.
Знатно мы повеселились, подумалось мне. Но от наступающего сзади жара я, уже ни о чём не думая, бросился подальше от начинающего не на шутку разгораться дома. Побежал я к бронетранспортёру, где собрались все бойцы из моей группы. Этот броневик стоял, пожалуй, в самой выгодной точке на настоящий момент. От горящего дома его отделяло метров пятьдесят, а от тлеющих танков метров сорок. Только добежав до бронетранспортёра, я окончательно пришёл в себя и начал соображать.
Первым делом глянул на часы. С момента выстрела Якута прошло тридцать четыре минуты. Постепенно ко мне начал возвращаться слух, нарушенный близким автоматно-пулемётным огнём. В данной обстановке ориентироваться в окружающем мире можно было только по слуху. Глаза в этом дыму были совершенно бесполезны. Мы находились как будто в самом эпицентре плотной дымовой завесы.
Звуки стрельбы неслись со всех сторон, пытаясь их анализировать, я пришёл к выводу, что самая интенсивная пальба шла совсем недалеко. А именно со стороны кирхи, где располагался штаб финской группировки. Особенно в этом концерте выделялись стук пулемёта, который бил длинными, истерическими очередями, и гавкающие звуки автоматической пушки «Бофорс». Звуки пулемётных очередей отличались от издаваемых «максимом» или «дегтяревым», а в наличии у группы, направленной на ликвидацию штаба, были только эти пулемёты. Напрашивался довольно печальный вывод – нашей группе не удалось ликвидировать штаб финнов. Об этом говорила и стрельба из «Бофорса», наверняка стреляла наша пушка, безуспешно пытаясь пробить каменную стену. Скорее всего, поджог каменного здания кирхи не удался, финны отразили первую атаку и сейчас успешно обороняются.
То обстоятельство, что нам не удалось с ходу взять штаб, грозило очень большой опасностью. Из допроса шюцкоровцев я узнал, что штаб связан телефонными линиями со всеми финскими подразделениями, включая блокпосты с егерями. Наверняка егеря уже получили приказ двигаться в деревню на помощь. Как бы в подтверждение моих мыслей резко возрос уровень стрельбы на северной стороне деревни. Там должна была действовать группа Кузнецова. У Кузи было задание – уничтожить расположившуюся в одном из коровников финскую роту. По идее, больших трудностей у него возникнуть не должно было. Коровник был деревянный и вспыхнуть должен был молниеносно. Но сейчас, по-видимому, взвод Кузи столкнулся с дополнительными трудностями. Наверняка к штабу финнов пробиваются егеря с одного из блокпостов. Нужно было что-то срочно делать, а то вскоре начнут прибывать остальные егеря, и нас просто раздавят. Времени на размышления оставалось совсем немного.
Глава 12
Всё-таки хорошо, что у меня остались память и опыт деда, именно они заставили меня предусмотреть возможные изменения наших действий в случае незапланированного хода операции. Вот сейчас и наступал момент, когда этот опыт мог дать нам шанс достойно выйти из сложившегося положения. Несомненно, только благодаря оставшейся во мне рассудительности деда, я распорядился не сжигать бронетранспортёр. Ещё тогда я предусматривал возможность его использования, если придётся завязнуть в уличных боях. По моим рассуждениям, наличие у нас бронетехники позволит нашим ротам хоть как-то противостоять опомнившимся финнам. Они вряд ли смогут быстро в этой неразберихе подтянуть артиллерийские системы. А в таком случае им будет нечего противопоставить даже одному бронетранспортёру. По крайней мере, опираясь на его огонь и броню, мы сможем организованно отойти в район захваченного нами блокпоста. Там имеются окопы, и в них можно удержаться до подхода основных сил нашего полка.
Все эти мысли пронеслись у меня в голове практически мгновенно, а так как по натуре я был, скорее, практик и не любил долго размышлять, то сразу и начал действовать. Во-первых, направил пятерых автоматчиков на помощь взводу Кузнецова. Остальным приказал занимать места в бронетранспортёре. Сам же забрался в кабину и запустил двигатель. Он завёлся сразу, наверное, немцы периодически прогревали двигатели своей техники.
Пока движок грелся, я залез в открытый сверху отсек броневика, к расположившимся там ребятам. После отправки подкрепления Кузе в моей группе остались пять человек. Кроме Шерхана и Якута, два автоматчика и Перминов с ручным пулемётом. В этом бронированном по бокам кузове я распределил обязанности каждого в предстоящих нам боях. К пулемёту, установленному на бронетранспортёре, я приставил Перминова, вторым номером к нему поставил красноармейца Пронина. Стрелять из боковых амбразур, используя ручной пулемёт, должен был красноармеец Марков, автоматный огонь лежал на Шерхане. На Якута я возложил функцию мобильного снайпера. Он мог стрелять по своему усмотрению, как только заметит какого-нибудь финна.
Кроме всего прочего, в бронетранспортёре мы обнаружили целых два ящика немецких оборонительных гранат, дающих большое количество осколков. Им я весьма обрадовался, ведь сидя в этом стальном ящике, можно было не бояться взрывов своих гранат. Обязанность метать эти колотушки в противника я возложил на Шерхана, он в нашей роте дальше и точнее всех бросал учебные гранаты.
Самому мне пришлось взять управление этой машиной на себя. Обучаясь в немецком ремесленном училище, я несколько раз ездил на похожем бронетранспортёре. Подобная устаревшая техника была разрешена для использования в подчинённой немецкому командованию РОА (Русская Освободительная Армия имени Клопова). А из нашего училища иногда набирали обслуживающий персонал в РОА. Поэтому и обучали обслуживанию и вождению некоторых видов устаревшей военной техники. Этот бронетранспортёр был поставлен Финляндии в 1938 году, ещё до подписания договора о ненападении между СССР и Германией. Он отличался от известного мне «Ганомага» только двигателем (там стоял 90-сильный «Maybjch», а не 100-сильный HL42) и передними колёсами (на этом посадочные размеры были 20-дюймовые, а не 18, как на «Ганомаге»).
