– Конечно, неразумно! Из этой роты нужно сформировать минометный дивизион, а этот старший лейтенант и будет им командовать.
– Да, теперь и я так считаю, но минометов и специалистов уже мало осталось, на целый дивизион не хватает: поддался я на уговоры командира «ханомагов» лейтенанта Костина, разрешил ему оставить у себя одиннадцать минометов, и людей своих отдал для формирования расчетов. Уболтал меня лейтенант рассказами о том, как действуют немцы, как кидают они мины прямо из бронеотсеков движущихся «ханомагов». И Костин так хочет лупить немцев.
– И ты поверил? Что-то я о таком не слышал, это какой же опыт надо иметь – не мальчишкам, которые даже еще не закончили обучение, так развлекаться! Еще понятно из «ханомага» стоящего так стрелять, а из движущегося по кочкам бронетранспортера – это просто самоубийство; угробят такие бойцы не только себя, но и пулеметчиков, ведущих по врагу огонь. Ладно, вставлю я пистон этому Костину – быстро вернет минометы, вместе с расчетами. Так что поручай Сытину переформировывать роту в минометный дивизион: пускай одну батарею размещает здесь, а остальные за 212-й высотой; оттуда огнем будет прикрывать танки, закопанные недалеко от нее. Так, если одиннадцать минометов ты отдал, то здесь, значит, осталось их девять единиц?
– Да, девять.
– А расчеты для всех можно сформировать?
– Можно, и еще несколько специалистов останется в резерве.
– Это хорошо! Тогда все эти минометы остаются в формируемой здесь батарее. Сытин пускай назначит ее командира и наметит позиции с учетом того, что в первую очередь необходимо прикрывать огнем позиции танков. Он, кстати, сам далеко? Мне нужно с ним переговорить.
– Да нет, он с командиром штабной батареи сейчас в блиндаже – обговаривают сектора обороны и дальнейшее взаимодействие с этой новой ротой пехотной поддержки.
– Ну, тогда пойдем туда, посмотрю я на этого старшего лейтенанта; присутствие здесь комиссара вовсе не обязательно – я смотрю, помощники и без тебя прекрасно справляются.
Действительно, раздача оружия шла вовсю, и на мой взгляд, старшина, который теперь этим занимался, справлялся с делом гораздо лучше, чем мой замполит, – толпа солдат заметно поредела, а гора оружия и боеприпасов значительно уменьшилась. Фролов глянул на красноармейцев и согласно кивнул:
– Пошли, Юрий Филиппович, заодно там чайку попьем!
С таким же предложением я обратился и к Шапиро, однако мой старый товарищ отказался, заявив:
– Да нет, спасибо, товарищ генерал! Нужно к себе в полк возвращаться, там дел еще невпроворот. Разрешите, я только с товарищем комиссаром переговорю и пойду службой заниматься.
– Ты что таким официальным стал, здесь же все свои? Ладно, как хочешь, дела так дела, иди, общайся со своим прямым начальником, а я в сторонке постою, покурю, чтобы вам не мешать.
Я действительно отошел в сторону, достал папиросу и закурил. Два политработника решили свой вопрос быстро, я даже не успел докурить, затем, попрощавшись с Шапиро, мы с Фроловым, уже не отвлекаясь на разговоры, направились в блиндаж к командиру штабной батареи. Напоследок я шутливо обратился к Шапиро:
– Ося, ты не забудь добавить шпал в петлицы, а то на других говоришь, а сам не по форме одет. Да и штаны с кантами на всякий случай достань – если все у нас удачно сложится, может, и самому придется в них щеголять.
В блиндаже, куда пришлось добираться по окопу, царила рабочая атмосфера: кроме командира штабной батареи Ивакина и его заместителя там присутствовал незнакомый старший лейтенант, командиры орудий и взвода пехотной поддержки. На столе, сколоченном из досок, была разложена карта, вокруг нее, опершись руками о столешницу, склонились командиры.
Когда мы появились, от неожиданности командиры сначала слегка оцепенели. Первым опомнился Ивакин – он стал мне докладывать о положении в батарее и о планах обороны занятого рубежа. Все, в общем-то, было хорошо: штабная батарея стала еще многочисленнее и сильнее, чем до войны, и это несмотря на тяжелейший бой, в котором она сражалась на самом острие атаки 47-го механизированного корпуса немцев.
Именно штабная батарея была основной силой опорного пункта недалеко от городка Ружаны (у моста через реку Зельва). Потери в рядах оборонявших берега реки Зельва были страшные – семьдесят процентов людей мы потеряли, но немцы были остановлены. Затем, когда на западном берегу реки скопился практически весь 47-й моторизованный корпус вермахта, был нанесен мощный артиллерийский удар, и от одного из самых сильных и боеспособных корпусов немецкой армии остался один пшик!
Казалось бы, после того боя батарею срочно нужно было отводить на длительный отдых и переформировывать, но это только казалось, в реальности же она стала еще сильнее: в ряды воспитанных мною бойцов влились потерявшие свои части многочисленные красноармейцы и командиры. Почти двести человек этих, можно сказать, добровольцев приняли участие в том тяжелейшем бою, шестьдесят два из них выжили и пополнили затем ряды штабной батареи. Матчасть батареи в том бою тоже понесла большую убыль, но опять же – за счет отступающих, но не бросивших свои пушки бойцов, удалось даже повысить ее огневую мощь.
Я в некотором смысле мистик и верю в приметы, вот поэтому и решил, что на острие предстоящей атаки немцев опять поставлю эту штабную батарею. Танки танками, но кто-то должен прикрывать их от немецкой пехоты. Люди в батарее закаленные, показали себя в тяжелейшей ситуации – они до последнего будут сражаться, не побегут, бросив на произвол судьбы танкистов.
В плане предстоящих оборонительных действий мне особенно понравилась идея разместить вооруженных трофейными пулеметами бойцов роты старшего лейтенанта Сытина в лесу по обеим сторонам шоссе, которое было перекрыто закопанными танками. Подходы к этим пулеметным гнездам собирались заминировать опять же трофейными минами. Эту идею я тут же поддержал, но, правда, добавил ложку дегтя в этот прекрасный план:
– Фланговый пулеметный огонь – это, конечно, вещь хорошая, но не разбегутся ли эти пулеметчики при первом же выстреле немцев в их сторону? Люди это все новые, командиров, а значит, и контроля за их действиями не будет – все строится только на сознательности и мужестве бойцов. Только, если они такие сознательные, почему не стояли насмерть на прежних позициях? Ведь если бы каждый выполнил до конца свой долг перед Родиной, мы бы сейчас не думали, как остановить немцев так далеко от границы.
Хотя перед этим у меня и был разговор с Фроловым о доверии к присоединяющимся к бригаде бойцам, однако вопрос их лояльности все же продолжал меня мучить. Я думал, что комиссар опять выступит в защиту примкнувших красноармейцев, но теперь неожиданно высказался командир штабной батареи. Он ответил коротко, но его простые слова убеждали больше, чем весь эмоциональный пафос Фролова. Ивакин заявил:
– Товарищ генерал, у меня в батарее сейчас семьдесят процентов бойцов составляют люди, которые к нам примкнули после отступления со своих прежних позиций. Вы сами знаете, как эти первоначально растерянные люди дрались на берегах реки Зельва. И в роте старшего лейтенанта Сытина сейчас такие же ребята – растерянность ушла, есть только ярость к фашистам и страшное желание отомстить за погибших товарищей.
