Сомнительно, конечно, что Половцеву удастся легко и беспрепятственно добраться до аэродромов. Я боялся больше всего, что опытные вояки-немцы заминируют на ночь дороги перед своими передовыми позициями, и тогда внезапный прокол позиций их обороны будет невозможен. Придется ввязываться в полномасштабный ночной бой – тогда пиши пропало, вся операция пойдет насмарку. Даже в том случае, если ребятам Половцева и удастся сбить передовую немецкую часть, у моста им устроят настоящую трепку. Все это так, но надежда все же была, и стоило хотя бы попытаться обуздать люфтваффе, пусть локально и временно, но все же это здорово облегчило бы всем нам жизнь, поскольку совершенно невозможно было воевать под таким воздушным прессингом.
Все эти мысли не мешали мне заниматься делом – я односложно отвечал на вопросы Петрова, в то время пока радист бронепоезда устанавливал связь с подразделениями по списку, который я ему передал. Радиостанция бронепоезда действительно была чудом: со всеми удалось установить связь. Говорил я со своими бывшими и нынешними подчиненными конкретно и быстро. Времени в обрез – нужно было, как только стемнеет, срочно отправлять колонну в Сокулки, поэтому требовалось успеть доехать до артсклада, чтобы загрузиться боеприпасами и бензином. Без снабжения мехкорпуса всем необходимым можно распрощаться с моими планами и мечтами. Осознавая важность задачи обеспечения ресурсами соединений корпуса, я сам решил отправиться на этот артсклад; уж передо мной-то Гаврилов, надеюсь, вертеть хвостом не будет – быстренько откроет настежь все свои закрома.
Переговорив по рации с Бединым, стоящим последним в моем списке, я повернулся к Петрову и заявил:
– Ну что, товарищ генерал-майор, я на артсклад, а твоя задача здесь, на месте контролировать процесс организации колонны. Если что, дави на капитана Александрова, чтобы не зажимал автомобили и людей выделил достаточно для роты пехотной поддержки нашей зенитно-противотанковой батареи. Количественно он, конечно, не нарушит приказа, но вполне может вместо самых подготовленных бойцов подсунуть желторотых птенцов. Так что бди, Петрович, не дай себя провести!
Я улыбнулся Петрову и быстрым шагом вышел из радиорубки. Кстати сказать, капитан Александров, если с ним договориться, очень исполнительный и обязательный человек. Только вот договориться, вернее, обломать его было чрезвычайно тяжелым делом даже для меня, человека, который его давно и хорошо знает.
Глава 10
У бронепоезда уже стояли четыре ЗиС-5. Я спустился с лесенки бронепоезда и подошел к кабине первого грузовика – в ней сидели два красноармейца. Да, и в этом Александров держал слово – обещал, что выделит здоровых ребят для погрузочных работ, и выполнил. Проверять, загружены ли пустые бочки, я не стал – ясно, что в кузове одного из этих грузовиков они имелись. Водитель прошел инструктаж капитана и знал, куда ехать, оставалось только махнуть рукой сержанту Брызгалину, чтобы подъезжал к нам, и можно было отправляться в вотчину Гаврилова. Я так и сделал, и уже через минуту наша небольшая колонна выехала в сторону окружного артсклада, а через пять я уже мог наблюдать охранные вышки, расположенные по периметру его территории. Заметил я и два грузовика, которые выезжали из ворот склада.
Факт, что хозяйство Гаврилова действовало, а армия продолжала жить, коль имелись силы посылать снабженцев на склад, расположенный довольно далеко от передовой, меня очень обрадовал. Я начал размышлять, какая это еще часть дышит, посылая за боеприпасами машины. Размышления прервал выкрик сержанта Брызгалина, сидевшего на командирском месте, с которого был самый лучший обзор:
– Товарищ генерал, это наши грузовики, бригадные! Первой едет полуторка Нечипоренко. Вон, правая сторона у нее ободрана – это Чепур шаркнул боком мой броневик.
– Уверен, Сергей?
– Да на сто процентов! Наши это, автобатовские!
– Тогда, когда они к нам будут подъезжать, перегороди дорогу – нужно переговорить с ребятами.
Сержант дал команду водителю, через несколько секунд бронеавтомобиль начал тормозить и встал поперек дороги. Я выбрался из броневика и уткнулся взглядом в подбегающего ко мне человека. Он что-то гневно орал, громко матерясь, был невероятно грязен, голова перебинтована. Я еле узнал в этом увальне с искаженным лицом водителя автобата сержанта Нечипоренко. Тот, увидев меня, осекся на полуслове, затормозил свой неистовый бег и, двигаясь теперь почти гусиным шагом, приблизился к нам. Остановившись метрах в двух, он вытянулся и уже собирался было рапортовать, но я его опередил:
– Товарищ сержант, куда так спешим?
Припомнив, что сержант этот раньше выглядел всегда весьма щеголевато, я быстро сообразил: «Если сейчас он находится в таком состоянии, у него реально нет времени, чтобы привести себя в порядок. Ко всему прочему еще и голова перебинтована, что ж, можно только похвалить – продолжает выполнять свой долг боец, а не отлеживается в санчасти». Нечипоренко тем временем напрягся, подбирая слова, и с некоторой заминкой выдал:
– Так это… товарищ… комбриг, боеприпасы срочно нужны, вот нас с Митрохиным и послали. Немец прет как оголтелый, еле сдерживаем! Комбат слезно просил, чтобы привезли быстрее, а тут еще до позиций больше тридцати верст мотать. Да и что привезем-то, сущие крохи – машин больше нет, разбиты.
– Комбат – это Сомов, что ли?
– Так точно, он! Сам раненый, а из окопов не вылезает! Сейчас батальон последнюю оборону держит. Все, даже раненые, на позициях. Если срочно не подвезем боеприпасы, собьют их, и дальше уже никого в обороне нет, до самого Волковыска. Спешить нужно, товарищ по. генерал!
– Гм, давай, сержант, в машину, сейчас дорогу освободим. Передай Сомову, что помощь будет, пускай держится!
Я махнул рукой Брызгалину, который выглядывал из броневика; тот все слышал и правильно понял мой жест. Нечипоренко еще усаживался в свою кабину, а бронеавтомобиль уже успел освободить ему проезд.
Я не стал расспрашивать Нечипоренко о положении дел в группе Сомова: почему нет связи, и подошел ли батальон Курочкина на подмогу – не мог он этого знать. Конечно, по косвенным фактам, полученным от сержанта, можно было получить представление о состоянии дел. Но время. Этот чертов цейтнот! Каждая минута промедления сейчас действительно могла решить судьбу батальона, а главное теперь мне известно – Сомов жив, батальон держится!
Надо сказать, что вид территории окружного артсклада абсолютно не изменился, ничто не говорило о том, что началась война, что в небе хозяйничают немецкие стервятники, а на земле полно вражеских агентов и диверсантов; ни одного повреждения или хотя бы маленькой воронки. Единственная еще прежняя деталь в этой мирной картине, говорящая, что где-то идет бойня, оставалась на том же месте – это два обгоревших остова грузовиков, те самые, что за несколько часов до войны забросал гранатами Шерхан. На первый взгляд не изменился и сам хозяин этого армейского эльдорадо. Гаврилов был, как и прежде, подтянут, сиял чистотой, одет по уставу, вот только глаза его были нездорово красны, и рука подрагивала, когда он протянул ее для рукопожатия, хотя последнее, конечно, можно было списать на волнение, ведь ему теперь пришлось рапортовать генералу, а не подполковнику. Но глаза… Глаза выдавали, что человек в последнее время практически не спит. Сильно волнуется, значит, о своем будущем.
