По пути я овладела собой, и мы обсудили план совместных действий.
— Ученые сделают все, чтобы воины Груши успели на помощь к Наполеону. Алиночка, нам нужно задержать их хотя бы на двадцать минут. Этого будет достаточно, чтобы курьер, не встретив их, вернулся в ставку, а там из-за неразберихи с бумагами кавалерия французов выйдет из строя. Справишься?
— Я могу встать на дороге и расстегнуть две верхние пуговицы мундира. — И я продемонстрировала это коту, предварительно распустив стянутые ленточкой волосы и призывно улыбаясь.
Он внимательно посмотрел и холодно заключил:
— Это их не остановит.
— А если я буду кричать: «Наполеон дурак!»?
— Боюсь, при теперешней международной обстановке они будут тебе только аплодировать.
— А если скандировать: «Оле-Оле! Русские идут!»? — на манер футбольной болельщицы начала подпрыгивать я.
— Это уже что-то, — согласился кот, — о России у них не лучшие воспоминания…
Подумав, мы решили использовать все три варианта диверсии. Но сыграли они оригинально, то есть совсем не так, как мы рассчитывали. Когда из-за леса навстречу нам неспешным шагом выехали стройные колонны французской кавалерии, я расстегнула пуговки и призывно улыбнулась, помахивая им с обочины. Проезжающие офицеры бросали мне букетики и визитки, сопровождаемые одобрительным свистом и восклицаниями: «О-ля-ля!» — но продолжали путь…
Тогда я забежала вперед и начала орать:
— Наполеон дурак!
Они встали и десять минут дружно хохотали. Но потом опять подстегнули лошадей, тогда я притворилась, что мне плохо, и начала картинно валиться на траву. Глядя на это, пара офицеров даже сделала вид, что спрыгивает с седел, извиняясь:
— Экскьюзе муа, мадмуазель! Мы не можем помочь вам именно сейчас. Франция в опасности!
Тогда я пошла с козырей, высоко подняв голову и скандируя:
— Оле-э! Оле-Оле-Оле-э! Русские-э иду-ут!
Войско мигом остановилось, и не менее полусотни офицеров соскочили с лошадей и бросились ко мне.
— Конечно-конечно, мы вам поможем, мадмуазель, Франция никуда не денется!
Меня подняли, посадили на пенек, налили вина и полчаса кормили заплесневелым рокфором и двумя яблоками. В результате нужная заминка была нами выиграна. Кавалерия не встретит гонца с приказом и будет половину завтрашнего дня топтаться неизвестно где. А всех делов-то — двадцать минут чистого флирта и никаких моральных обязательств. Обожаю французов! Один из них, прощаясь, даже отдал мне лошадь.
— Она смирная, мадмуазель! Мы ведь еще увидимся с вами в Париже?
Действительно, куда денется эта Франция? В итоге, забрав из кустов спрятанную там саблю с ножнами и перевязью, остальную часть пути я ехала под моросящим дождем верхом и пела:
— Меня зовут юн-цом без-у-сым! Мне это, право, это, право, все равно-о! Зато не называ-а-а-ют трусом… Ой! Ой! Это сова ухнула?! Как страшно здесь… Давным-давно, давным-давно, давны-ы-ы-м-давно! — дрожащим голосом закончила я, бодрясь.
Кот бежал сбоку, лошадям он не доверял, как и лошади ему. Посади я его на холку, в которую он тут же со страху вцепился бы когтями, благородное животное сбросило бы нас обоих, отказавшись и шаг сделать с таким пассажиром. И была бы права! Я, конечно, опять притворялась мужчиной, завязала волосы, нахлобучила кивер, застегнула мундир и напустила на себя суровый вид целеустремленного карьериста. Попасть в лагерь Наполеона оказалось проще простого, здесь жаловали всех, кто пришел умереть за своего императора…
А вот у нашего хвастуна агента 013 ничего не вышло. Он никого не нашел из нечисти для прикрытия нашего присутствия здесь, кроме… черной кошки! Профессор засек ее ночью у шатра, когда она пыталась туда проникнуть. Но бдительная стража гнала взашей всех, кто был без доклада. Фальшивое донесение, которое я должна была передать Наполеону, уже лежало в ташке, и завтра с утра мне предстояло идти в клетку к тигру. Это образно. Не такой уж он оказался и страшный, этот маленький корсиканец…
…А сейчас стояла ночь, вокруг шатра маршировали гвардейцы, и нам пришлось выжидать. Я уже начинала зевать, когда кот вновь заметил черную тень, проскользнувшую мимо пушечных лафетов, и бросился в погоню. Я продолжала отсиживаться на перевернутом барабане. Через десять минут Профессор приволок к моим ногам потрепанную черную кошку. Я молча указала ему взглядом на ближайшие кусты, он понял и потащил жертву дальше. Вслед ему неслись свист, хохот и грубые солдафонские шутки типа:
— О-ля-ля, месье кот, покажите этой черной бельгийке, что такое настоящий француз!
— Что они себе позволяют, Алиночка?! — возмутился Пушистик, когда я неспешно нагнала его в зарослях орешника.
— А что они могли еще подумать, видя, как кот тащит кошку в кусты? Они же французы, у них одно на уме…
— Какая мерзость, я женатый кот и…
— Лучше скажи, кого ты изловил?
— Ее! — с неожиданным трепетом воскликнул он. — Это не легенда, она существует!
Мы не стали тратить время на сантименты и быстро допросили ее. Скучающая француженка-призрак не стала скромничать и молчать. Она пылко рассказала нам свою печальную историю. Спасибо медальонам-переводчикам, я понимала даже привидение, говорящее на кошачьем…
Хотя в общих словах это было то же самое, что мы уже знали, только, говоря о Наполеоне, она не стеснялась в выражениях, называя его последней скотиной, негодяем, изменщиком, подлой крысой и недомерком за то, что он ее бросил тогда. И теперь, когда через столько лет мучений она наконец в одном шаге от осуществления долгожданной мести, этой ночью она остановит его дыхание навсегда!
— Наполеона нельзя убивать, но я даю слово, что мы отомстим ему за тебя, — обещал ей Профессор. — Мы заставим его проиграть войну и с позором оставим ждать Божьего суда на забытом людьми острове Святой Елены! Честное слово, мон ами!
У кошки из огромных медовых глаз скатилась слеза. Она быстро потерлась мордой об щеку кота (если это не был поцелуй, то я не знаю, что такое поцелуи) и стремительно, едва касаясь лапками земли, исчезла в кустах. Агент 013, застыв, смотрел ей вслед. Мне стало неловко, что я была свидетелем такой интимной кошачьей сцены.
— И что, типа наша работа по обезвреживанию призрака черной кошки выполнена?!
— Да…
— Но она же ушла, и ты как последний лопух отпустил ее? А если эта черная прелестница сейчас пойдет, нагадит в ночные туфли императору, он сунет туда ногу и умрет от огорчения!
— Нет…
Короче, говорить с этим романтически расклеившимся толстяком смысла не было, одна надежда на то, что завтра мне удастся отыграть свою линию получше и спасти ситуацию. А этой историей я еще пошантажирую кота на Базе…
Но с наступлением рассвета в ставку Наполеона первым ушел Пусик, а уже через час следом за ним, размахивая фальшивым донесением, двинулась и я. Широким шагом подошла к шатру и заорала в полный голос:
