И вот однажды к Саше пришел отец, точнее, его опередил оглушительный звук: «Пришел твой папа!» Крик растерзал и обескровил сердце мальчишки.
В беседке для свиданий сидел бородатый мужчина. Он сунул в руки сыну какой-то белый пакетик и тем как бы отвлек внимание от себя. Саша разорвал пакет зубами, как звереныш. В нем оказались сыпучие кристаллики. А папа молчал и тревожно ждал. Как будто сам хотел попробовать их. Чтобы понравиться отцу, Саша разгрыз один кристаллик. Папа обнял его, и Саша чувствовал, как дрожали его сильные руки:
«Что, невкусные?»
«Вкусные! А у тебя были такие в детстве?»
«Нет, не было…»
Язык мальчика защипало кислинкой, какая бывает, если лизнешь обе полоски квадратной батарейки. Глаза ему тоже щипало.
Саша смотрел на отца с чувством щенячьей радости и вместе с тем невозможности запомнить, объять целиком образ родного человека, такого большого и непонятного:
«Папа, а когда мы поедем домой?»
«Ты потерялся тогда… А теперь нам негде жить…»
Еще отец говорил, что ему вырезали грыжу, и прикладывал ребро ладони к своему животу. Саша спрашивал, где их дом, но отец только удивлялся: как вырос сын и стал похож на мать!..
Кончилось все неожиданно.
Подошла воспитательница мама Лена, странно всматриваясь в пакетик. Потом стала ругать папу: «Это же нельзя есть!»
Больше всего мальчика поразило то, что папа как-то привычно воспринял ругань, он сделался еще более непонятным и ускользающим. А затем пошел прочь, немного прихрамывая.
Пакетик упал и рассыпался.
Впопыхах собрав белые кристаллики, Саша кинулся за отцом. Но воспитательница первой догнала папу, вырвала из его рук кофточку и хлестала ею по удаляющейся спине… С того дня Саша ни разу не надел ту синюю детдомовскую кофту и не называл воспитательницу Лену мамой.
Подарок у него забрали.
Это оказался закрепитель для фотографий. Но несколько кристалликов он все же спрятал, а вскоре сбежал, чтобы разглядеть их на воле.
В лесу он построил шалаш, разложил на листочке свои сокровища и стал вслух вспоминать то, чего боялся выказать среди чужих людей. Оказывается, он запомнил многое: жилистые руки отца, потому что они лежали на коленях, а Саше очень хотелось забраться на них и прижаться спиной к папиной груди, подсунув вихрастую макушку ему под подбородок. Мысленно усевшись на высокие худые колени, Саша ощутил затылком мягкую бороду.
Запомнил он и отцовский запах: терпкий и приятный, как вкус чернослива.
В шалаше мальчик прожил до вечера, питаясь брусникой, впервые в жизни поняв, что такое своя еда. И даже на следующий день, в классе, разжевав на зубах застрявшее брусничное зернышко, он еще всасывал в себя вкус свободы.
А нашли его по дыму от костра…
Сбегал он еще несколько раз.
В детдоме прозвали его Волчонком за большую лохматую голову, вытянутое вперед скуластое лицо и крупные желтые зубы. Кстати сказать, рыбий жир он пил за себя и за товарищей, но зубы его все равно быстро портились: наследственность – говорили медики. Это слово часто произносили в детдоме.
От частых побегов в Саше появился артистизм прирученного зверя: хитрого и пуганого, умеющего таиться и выжидать. Воспитатели его считали самым умелым и опасным беглецом, потому что в нем чувствовались какие-то особые навыки выживания, умения раздвигать границы неизвестной жизни. Но, в отличие от других мальчишек, Саша не бредил воровской или бродяжьей романтикой. Он просто и всегда точно ждал своего часа.
Однажды после уроков Сашу оставил в классе учитель литературы Вась Васич. Это был немолодой мужчина, «в меру пьющий». Эта мера читалась в его глазах какой-то виноватостью перед детьми. Снимая черную вязаную шапочку, (он жил вдвоем с матерью), он говорил нарочито скрипучим голосом: «Маманя сказала: одень шапочку, а то лысинку простудишь!» Ребятишки одобрительно смеялись: мол, такие дурацкие нежности никому не нужны!
Однажды учитель остановил Сашу в коридоре:
«У тебя, говорят, закрепитель есть?» – спросил, как будто речь шла о папиросах.
«Нет! У меня все отобрали!» – привычный ответ и руки на груди крест-накрест.
«Хочешь, фотографию твоего папы сделаем?»
«А как это?» – замерло сердце мальчишки.
В детдоме Василий Васильевич вел еще фотокружок.
«Я успел снять кого-то на свой «Зенит», давай проявим: может, узнаешь…»
При свете красной лампы рябые листочки фотографий плавали в тесной ванночке, будто караси на боку, хватая ртами душный воздух.
Вась Васич топил их щипцами, а они взбрыкивали темными пятнами. У одного лица смутно проступила борода, но учитель спрятал ее на дно.
«Может, это он?» – схватил за руку Саша, осознавая с ужасом, что не запомнил лица папы.
В маленькой розовой комнате стояла колодезная тишина с робкими всплесками загадочных растворов. Вась Васич разложил на столе мокрые еще фотографии, и все лица на них были чужие. Только одно бородатое, с добрыми глазами… Саша почувствовал, что видел где-то его.
«У него были бедные родители, – учитель тоже смотрел на бородатого. – И в поисках лучшей доли они ходили по разным местам. Однажды в большом городе их сын потерялся…»
Саша удивился тому, что бородатый мужчина и мальчик, о котором говорил учитель, – один и тот же человек. Это запутало его мысли:
«Потерялся?.. Так все говорят, когда бросают детей!»
«Родители нашли его на ступеньках храма».
Осторожно взяв карточку, Саша перевернул ее, как будто на обратной стороне могла быть какая-то надпись. Учитель отхлебнул из темной бутылки и сказал:
«Пусть она хранится здесь. А ты будешь приходить и смотреть, когда захочешь».
«А его родители пришли вместе?»
«Да, вместе».
Саша хотел спросить, что было дальше с тем счастливым сыном. Но не решился. Он понял, что и сам когда-нибудь узнает о судьбе мальчика.
Фотография подсохла, учитель обрезал ее края резаком; подобный нож с рычагом, только большой, был в хлеборезке детдомовской столовой.
«Может, фигурные сделать?» – Вась Васич вынул из альбома фотографию, у которой были волнистые края, словно верхушки дальнего леса: то острая вершинка, то мягкая ложбинка.
Но больше краев поразил Сашу снятый на ней младенец. Он сидел в подушках, с белым пушком на голове, и благодаря ажурным краям фотографии казалось, что ребеночек был выхвачен из какого-то блаженно-пухового домашнего рая.
«Да это ведь тяжело, – смущенно проговорил Саша, любуясь ребеночком, – вырезать-то ножницами!..»
Вась Васич засмеялся и достал другой резак, нож которого был с зазубринами. Саша состроил кислое изумление. В душе ему было стыдно: он нарочно придумал про ножницы, чтобы польстить учителю.
