Темнота.
Голос Нины Львовны (строгий). Зачем ты выключил свет?
Голос Романа Петровича (отважный). Я на печку смотрю! Подожди, сейчас.
Голос Нины Львовны. Не валяй дурака! Включи немедленно!
Роман Петрович покорился. Светло. Нина Львовна сидит за столом. Перед ней – раскрытое меню.
Роман Петрович. Так, вспомнилось…
Пауза. Стоит возле печки.
Печка, печка. Печка, ты моя печка. Кафельная, нефункциональная… Вот, говорят, дымоход засорился. Теперь уже и не вычистишь. А я печку, Нина, когда мне двадцать лет было, тогда и топил последний раз. Стихи жег. Страниц пятьсот, и все о любви. Нет, рукописи горят, горят. Плохо, но горят. Сначала одна страница, потом другая, постранично горят… словно огонь читает. А с торца не горит, с торца рукопись только обугливается. (Ждет, что скажет Нина Львовна, – напрасно.) Помнишь, ты мне рассказывала, как я корью в детстве болел? А на печке светофор отражался. Тогда светофор висел напротив окна… на той стороне улицы… и отражался пятнышком… вот здесь где-то, вот тут… (Показывает пальцем.) А я болел. Свет выключат, я лежу ночью, темно, и болею. Нина, расскажи, я ведь тебе рассказывал, помнишь? У тебя хорошо получается.
Нина Львовна молчит.
Здесь кровать стояла… А я на печку смотрю. Сначала зелененькое такое, потом желтенькое, потом красненькое… Слушай! Какие стихи, помнишь?.. помнишь, я написал?.. хорошие! Тебе понравились. Сама говорила. Э-э-э-э. (Напряжение памяти.)
(Читает извиняющимся тоном, без выражения.)
Жалко, что свет выключен.
Дворник на улице шаркает.
Скоро меня вылечат.
А мог стать поэтом. Почему не стал поэтом?
Пауза.
«Воспоминание» называется. Уже когда достиг высот профессионализма. Э-э-э-э. (Ждет подсказки.)
Нина Львовна (сквозь зубы). Вижу на печке…
Роман Петрович (преисполненный благодарности).
Вижу на печке кафельной,
что-то неправильной формы,
точно холодная капелька,
как огонек светофора…
Да… светофор отражается… Это на печке кафельной… так светофор отражается… словно холодная капелька…
Зеленая капелька вроде, как…
А дальше составные будут рифмы… очень мне нравится…
Зеленая капелька вроде, как…
(«вроде, как»!..)
маленькая изумрудинка,
а после желтая будет, как
полуразмытая родинка…
Скажи, образность, Нинуль!
Родинка… только не долго…
Сразу появится красная,
Кто-то как будто подкрался
и уколол иголкой.
Будто подкрался кто-то…
Жарко… Не спится… Поздно…
Слышу: за стенкой шепот.
Рядом на столике что-то
противоскарлатинозное…
Скарлатина, значит, была, а не корь. Скарлатина. А ты печку срыть мечтаешь… (Трет кулаком глаз.) Теперь ничего не увидишь, светофор перевесили. (Косится на Нину Львовну, следит за реакцией.)
Нина Львовна (глядя в меню). Салат «Вечерний» из сельдерея и овощей… с ореховым соусом. (Молчание.) Салат «Северное сияние» из яблок, мандаринов и чернослива со взбитыми сливками… Со взбитыми сливками… (Пожимает плечами.) Опята в сметане… (Закрывает меню. И вновь открывает.) Форель фаршированная с зеленым маслом…
Роман Петрович. Зачем же масло зеленое? (Подошел, заглядывает в меню через плечо.) Нинуля, ку-ку!
Нина Львовна. Устрицы в корзиночках.
Роман Петрович. Зачем же в корзиночках?
Нина Львовна. Ты мне мешаешь. Фазан по-смирновски, жареный…
Пауза.
Роман Петрович….с каштанами. Ты сердишься на меня?
Нина Львовна. Белуга… Я? Я не сержусь.
Роман Петрович. Фу, а это к чему?
Нина Львовна. Бедрышки…
Роман Петрович. Бедрышки лягушачьи с лимоном… Пижоны.
Нина Львовна глазам не верит.
А ведь правильнее было бы «лягушачьи окорочка», нет?
Нина Львовна. Нет. (Закрыла меню.)
Роман Петрович. Каждому гостю по бедрышку. Каждому гостю по окорочку. Да, ты права: по бедрышку лучше.
Пауза. Нина Львовна терпеливо ждет.
Этот вечер запомнится лягушачьими бедрышками. Все будут рассказывать: там были лягушачьи бедрышки!.. Какая экзотика!.. На то и рассчитано. (Отходит.)
Нина Львовна открывает меню. Теперь про себя читает.
По-видимому, осенью лягушки питательнее.
Пауза.
Откуда осенью лягушки? А! Маринованные. Я тебя чем-то обидел?
Нина Львовна. Нет, ничем.
Роман Петрович. Посмотри, как он раскусил Двоеглазова. Мы не справедливы к Олегу… Сразу! С первого взгляда!.. Вообще, при всей бестолковости в его отношении к нам есть что-то трогательное. Принес меню. Давай потанцуем.
Нина Львовна спокойна, как сфинкс.
А почему бы и нет? Все танцуют внизу, а я с тобой лет десять не танцевал. Почему бы и не потанцевать, когда танцуют другие? Сейчас музыку принесу.
Нина Львовна. Парфе кофейное.
Роман Петрович. Или вьюшку достану.
Нина Львовна. Трюфели.
Роман Петрович (помолчав). Тут даже не бестолковость. Тут просто мельтешенье какое-то… Это у него от зажатости. Он зажат, нераскрепощен, природная скромность… А еще Офицеров!.. Умный же человек, добрый. Талантливый.
Нина Львовна. Ты с ним излишне суров. (Закрыла меню.) Ты высокомерен, Роман. Мы оба высокомерны. Нельзя так относиться к людям. Нельзя. Если бы нас позвали, мы бы обязательно пошли. Были бы там, среди них, и помалкивали бы. Я бы ела опята как ни в чем не бывало. Мне, между прочим, нравятся опята в сметане, скажу тебе честно.
Роман Петрович. Да я бы сам устриц поел… тем более в корзиночках! Но есть все-таки принципиальные вещи. Есть первый план, есть второй, а есть третий, четвертый… Представь, Нина, последний актер. Были актеры – остался последний. И стал он ни много ни мало официантом. Представила? «Осенняя смена меню», лягушачьи окорочка и тому подобное. Все пьют, едят… тут он появляется… поднос, полотенце… А драматург… бывший драматург… нет, просто драматург… писатель драм… да, писатель драм, он, увидев актера, говорит громко…
