Ночевал один раз в хижине у гостеприимного пастуха, и дважды прямо там, где застигала его ночь. Вспоминал погибших братьев, картинки из прошлого заставляли его содрогаться, и молиться снова…
Стена Кардифра приблизилась, стало видно, что у одной из створок, прислонившись к ней, стоят двое воинов в чиненых кольчугах и плоских шлемах с наносниками. Эрвин вспомнил, что видел такие на миниатюрах Цветочной Хроники, составленной эльфами сгинувшего королевства, и там подобным образом были снаряжены гвардейцы…
– Эй, куда прешь? – заданный грубым голосом вопрос заставил его вздрогнуть.
– В ваш славный город, да благословит его Вечный процветанием и благодатью, – ответил юноша.
Один из стражников, толстый, с лишаем на щеке, выпучил глаза и побагровел. Второй, длинный и сутулый, едва не выронил алебарду, а когда заговорил, то слова полетели у него изо рта вместе с капельками кипящей слюны:
– Не поминай эту мразь больше! Еще раз, и получишь в ухо, ты, козлина!
Эрвин опешил – как можно называть «мразью» Вечного, чьей милостью только и держится мир? Этот воин пребывает в тенетах заблуждения, опасного для его души, и их необходимо немедленно разрушить.
– Добрый воин… – начал он.
Но длинный зашипел, точно его укусили за мягкое место, и прыгнул к Эрвину, замахиваясь алебардой.
– Заткнись, я сказал! – рявкнул он. – Вздумаешь проповедовать – убью!
– Что такое? – в воротах показался третий обладатель кольчуги и плоского шлема, постарше, с седыми усами.
– Придурок с гор! – сообщил вытянувшийся толстяк, а сутулый заворчал, и сплюнул Эрвину под ноги.
– А ну осади, Волдырь, – велел седоусый, и взгляд его глубоко посаженных глаз обратился на юношу. – А ты иди сюда, быстро, только ничего не говори, ради когтей Стального Сокола.
Эрвину даже в голову прийти не могло, что можно ослушаться старшего, поэтому он поклонился сутулому и направился к командиру. Тут отвесил еще один поклон, глубже, как подобает при встрече с тем, кто дальше тебя прошел по духовной стезе.
– Точно, придурок, – пробурчал седоусый. – Пойдем, чтобы они нас не слышали…
Они отошли на пару десятков шагов, и очутились в проходе между башнями. Оказавшись между сложенными из камней громадами, Эрвин ощутил холод и невольно поежился.
– Слушай меня, паря, – сказал седоусый, почесывая в затылке. – Мы знаем, что вы там в горах поклоняетесь своему Вечному, и вам не мешаем, пока вы к нам не суетесь… Усек? Не понимаю, как монахи отпустили такого цыпленка вниз одного, но ты, похоже, не сечешь, что тут вашего бога считают злобным и гнусным поганцем, силой магии державшим в подчинении весь мир… Усек?
Эрвин едва не задохнулся от возмущения, и только это помешало ему брякнуть что-то грубое: неужели жители Кардифра дружно сошли с ума? отчего они начали полагать источник добра и истины злом? и как можно сравнить творца мира, чья сила беспредельна, с обычными чародеями?
– Многие верят, что вы воруете и режете младенцев, да еще и кровь их пьете, – продолжал седоусый. – Я думаю, что байки это, но тебе, цыпленок, лучше не высовываться со своим Вечным, если хочешь остаться живым и целым, конечно… Усек?
– Да, господин, помилуй вас Вечный, – сказал Эрвин.
Старший воин покачал головой и беззлобно рассмеялся:
– Спрячь язык поглубже в задницу, там он целее будет, или вали побыстрее из Кардифра, нам лишний труп на улицах ни к чему… Иди, паря, и гляди по сторонам, тут город, а не горы.
– Да, господин, – повторил юноша, и на этот раз удержался, не упомянул Властителя.
Приходя в чужой дом, лучше соблюдать установленные там правила, даже если они тебе не нравятся. По крайней мере поначалу, пока Вечный не помог тебе разобраться, что здесь к чему, и как можно принести свет истинной веры в души тех, кто в слепоте духовной не желает его видеть.
– Так-то лучше, иди, – и седоусый потрепал Эрвина по плечу.
За воротами обнаружилась небольшая площадь, от которой начинались две улочки, и зажатое между ними здание без окон с плоской крышей, на коей виднелся золоченый диск. От него навстречу юноше захромал облаченный в рубище старик с торчащим из рукава обрубком предплечья.
– Помогите, добрый господин, несчастному калеке, во имя Сияющего Орла, да светит он над миром… – запричитал он, постанывая, покашливая, и хитро кося куда-то в сторону.
– Чем я могу помочь вам, отец? – спросил Эрвин.
Старик поперхнулся, на мгновение прервался, но заканючил с новой силой, вдвое громче, чем раньше:
– В бедности загинаюсь, видят Небеса… поесть не на что купить, добрый господин!
Эрвин улыбнулся, и потащил с плеча суму.
Старик принялся кланяться, бормоча о том, что он никогда не забудет сего благодеяния, и будет молиться за милостивого господина. При виде серебряного фавильского кната глаза его округлились, брови поднялись, а казавшийся нескончаемым поток слов пресекся.
– Вот тебе, отец, – сказал юноша, протягивая нищему монету. – Скажи, а что это за здание?
Старик приоткрыл рот, то ли собираясь отвечать, то ли заорать от страха, но денежку схватил. Кнат исчез где-то в лохмотьях, и только после этого к однорукому вернулся дар речи.
– Но как же не знать такого? – проговорил он. – Это дом Сияющего Орла…
Эрвин нахмурился – он хорошо знал, как должен выглядеть храм, и видел, что строение с плоской крышей не отвечает Святым Канонам. Хотя в Кардифре, похоже, и не слышали о канонах, как не слышали о том, что Сияющий Орел – лишь одно из имен Вечного.
Странно, ведь старшие братья время от времени приходили сюда.
Почему они молчали?
– Спасибо, добрый господин, спасибо, век вас не забуду, – бормоча подобную ерунду, однорукий старик бочком отодвинулся, и Эрвин остался один перед святилищем ложной веры.
Подумал, не зайти ли внутрь, но затем оставил эту мысль.
* * *
Он ходил по городу и смотрел, и все было ему интересно.
Улицы, сплошь занятые лавками, где продавали одежды из ярких тканей, посуду из металла, глины и дерева, инструменты, оружие и украшения. Горожане, суетливые и говорливые, все время куда-то спешащие, и почти не обращающие внимания друг на друга. Дома, большие и маленькие, выстроенные только что, и наполовину развалившиеся от старости.
На Эрвина и его рясу глазели, но не особенно нагло, тут же забывали, отворачивались, чтобы купить или продать что-то. Дети тыкали в него пальцем, но стоило послушнику глянуть в их сторону, немедленно прятались, а кое-кто из взрослых косился неприязненно.
В один момент он понял, что устал и проголодался, и пора поесть.
Харчевни попадались на каждом шагу, и в одну из них, под вывеской с двумя ложками, Эрвин и зашел. Оказался в темном помещении с низким потолком, настоящая смесь из запахов ударила в нос, сидевшие за низкими столиками люди дружно уставились на него, и стало тихо.
