Змей задумался. Может, и прав Барабашка? С чего бы действительно гражданке Симагиной, если она так хотела Светку укокошить, просить Францевну дать машине Чемпиона зеленый свет? Зачем профессору Завадскому внеочередное дежурство устраивать? Змея зачем просить в тот бар бежать? Неужели, чтобы с ним, со Змеем, воспитательную работу провести? Чтоб понял он наконец, что не все люди сволочи. Да нет. Вряд ли. Змей почесал затылок.
– Чего-то я, Барабашка, на старости лет тупею. То есть, ты думаешь, что все это не специально?
– Конечно, не специально!
– То есть если бы Светка с Вовкой Чернышевым жили бы до старости лет душа в душу, то ваша Полина осталась бы на бобах без своего Чемпиона?
– Думаю, да! Я хоть и неведома зверушка, но на своем веку столько перпендикулярных параллелей повидал, что и не сосчитать. В каждой квартире такая мыльная опера, что мама не горюй.
– А как же тогда? И зачем все? Старания наши зачем? В смысле, зачем так убиваться, чтобы они наконец встретились, если им и так неплохо?
– Я думаю, что там, наверху, – Барабашка ткнул пальцем в крышу «кайена», – каждому предназначена своя пара. Ну, или вторая половина, как люди это называют. Предназначена-то она предназначена, но не каждый ее обязательно встречает. Может и не встретить вовсе. Феи стараются, стараются, а ни фига. Люди проходят мимо да еще на Францевну обижаются, мол, попутала. Ты же знаешь, Францевна зря никого не путает. А уж если человек половину встретил, то он становится полностью счастливым. Полностью, а не наполовину. А до этого момента он даже и не подозревает, что такое быть счастливым полностью. Человеку и на половину-то счастливому кажется, что ему повезло несказанно.
– А ты хоть раз такую пару живьем видел? – недоверчиво спросил Змей. – В смысле, полностью счастливых людей.
Змею подобные случаи никогда не встречались. Хотя, если вспомнить Муську с Серегой Артамоновым, ну, тех, которые со Зверинской улицы… Уже божьи одуванчики, а все за ручку держатся. Поцелуйчики да сю-сю, муси-пуси. Правда, чуть свет оба уже у винного магазина у прохожих просят снисхождения, к обеду обычно никакие, а вечером добавляют – и до утра.
– Конечно видел, и не раз. Вот хоть взять бабушку Полины и ее дедушку Иннокентия. Иннокентий ведь бабушку как увидел, так сразу и понял, что вот она – половина! А уж как она по нему скучала, как скучала! Да и он скучал. Хоть и нельзя, а приходил, мне подмигивал, да на свою жену, спящую, любовался. Во сне с ней разговаривал. Пока не определили его дальше.
– А куда, не знаешь?
– Не положено, – сказал Барабашка строго.
И Змей с ним сразу согласился. Не положено, значит, не положено. Змей засунул в карман бутылку с наядой и вытащил из него любимых «Машу и медведя». Барабашка вздохнул явно с облегчением.
– Тебе не предлагаю, ты за рулем.
– Опять издеваешься?
– Ты чего, брат! Я ж от души. Слушай, а может, мне самому с гражданкой Симагиной переговорить. Поставить ее перед фактами и спросить, какого ляда она меня в такую нервенность вогнала. Кому нужен в нашем городе нервный Змей? Нервный да еще жалостливый?
– Спроси. Она сегодня в роддоме дежурит. Санитаркой. Там какой-то мальчик особенный родиться должен.
– Не, в роддом я не пойду. Мне там не место.
– Да уж! – согласился Барабашка и направил машину на набережную к горбатым мостам. – Ну, чего, Змей, прыгнем?
– А как же, – обрадовался Змей. Он очень любил на большой скорости прыгать по горбатым мостам. – Сейчас только Францевну попросить надо, чтобы зеленый свет нам дала, а то встанем в пробке и будут нам прыжки.
– Какая пробка ночью может быть? – удивился Барабашка.
– В нашем маленьком городе, может быть все что угодно, особенно ночью! – справедливо заметил Змей и достал мобильник. Он нажал нужную кнопку, и в телефоне противным мужским голосом прожурчало:
– Старший инспектор ГИБДД майор Жумейкин у аппарата.
– Францевна, любовь моя, мы тут с Барабашкой по набережной катаемся, освободи нам трассу, будь добра!
В трубке раздалось кряхтение и хриплый кашель.
– Безобразие, – строго сказал майор Жумейкин. – Безобразие и хулиганство.
– Ну, Францевна, ну, будь человеком, – заканючил Змей. – У меня, между прочим, сердечная травма и горе.
– Хорошо, – согласился Жумейкин. – Только из уважения к вашему горю. На старт, внимание, марш!
Змей засунул мобильник обратно в карман и махнул головой Барабашке. Барабашка вцепился в руль, и они понеслись….
Ах, ох, ух! – радостно булькало в животах в момент, когда машина зависала в воздухе.
Барабашка и Змей громко хохотали и улюлюкали.
Когда мосты закончились, Змей, утирая веселые слезы, сказал:
– Вот это я понимаю – маленький оргазм!
Барабашка промолчал, сосредоточенно вращая рулем.
Змей внимательно посмотрел на Барабашку.
– Эй! Ты не помнишь, что такое оргазм?
Барабашка вздохнул и ничего не ответил.
– Или не знаешь? – продолжал допытываться Змей.
– Знаю, – огрызнулся Барабашка. – Знаю, но ничего не помню. Ни про любовь, ни про оргазм этот. Ни про что из своей жизни не помню. Только знаю, что она была. Жизнь эта!
– Как была? А сейчас чего? – удивился Змей. – Не жизнь, по-твоему?
– Сейчас нет. Какая ж это жизнь, это сплошная работа. Так только, моменты одни. Вот мы с тобой в данный момент слегка похулиганничали, то есть не работали, а немножко жили, – печально ответил Барабашка, выруливая на Каменноостровский. – Пойду я. Ребятишек проверить пора. Они в это время часто на горшок просятся, а родители спят. Дрыхнут без задних ног, а потом удивляются, что малыши ночью писаются в кровать. Пора высаживать.
Змей посмотрел на часы. Время близилось к четырем утра.
– Да, и мне пора, у меня первые ласточки с бодуна маяться начинают.
– Машину, где поставить? – поинтересовался Барабашка.
– Да тут прямо и ставь, на перекрестке в центре. Я ее потом на сигнализацию поставлю. У нее отличная сигнализация и спутниковая связь. За ней специально обученная охрана прямо со спутника наблюдает. То-то Сулейманов удивится, когда ее менты тут обнаружат, – захихикал Змей, представив рожу своего старого собутыльника.
– Кто такой Сулеманов? – поинтересовался Барабашка.
– Али. – Змей махнул рукой. – Хозяин тачки, барыга. Большой мой друг. Вчера только солнце село, начал все свои религиозные убеждения нарушать. И пиво пил, и водку, и коньяк. Сейчас спит без задних ног. Он, наверное, думал, что я буду с ним рядом сидеть и смотреть, как он дрыхнет, а такая машина красивая простаивать будет?
– А он пьет только, когда солнце сядет? – удивился Барабашка.
