– Да уж действительно, с головой криминал захлестнул! – подтвердил Сергей Николаевич. – Пенсионерок, идущих из магазина, прямо на улице днём выпотрашивают! Или подкарауливают в подъезде. А как навострились квартиры обчищать! Пока старушка в магазин сходит, заберут всё ценное!
– Так это не бомжи! – возразил капитан милиции. – Это уже другой контингент.
– Надо бы уточнить, что бомжи – не нищие, не попрошайки, милостыню у церквей и магазинов не просят, – подал голос Вадим. – Всю зиму они кучкуются днём возле мусорки, жгут костры, устраивают коллективные трапезы на каком-нибудь тарном ящике, иной раз и с выпивкой. Моя жена иной раз в церковный праздник пошлёт им чаю в бутылке, постряпушек, я тоже, бывает, по пути из магазина угощу булкой хлеба. Я общаюсь с ними. И оказывается, не все они бездомные, кое-кто бомж наполовину, жильё есть, но заработков никаких, на работу, если за тридцать пять, устроиться практически невозможно, вот и живут мусоркой, днями напролёт дежурят там, костры жгут, греются, выуживают из контейнеров всё, что можно употребить в пищу или надеть на себя, или на продажу. Чего только не выбрасывают, кто побогаче! Совершенно новые добротные вещи, всякую одежду, пальто, куртки, даже дублёнки!
– А книги пачками! – добавил Виктор Петрович. – Да какие книги! Классику! Русскую, советскую, зарубежную – всё подряд! А как гонялись, вспомните, за подписными изданиями! Какие очереди выстаивали! И вдруг не нужна художественная литература! И Лев Толстой, и Лермонтов, и Чехов – на свалку! Ужас!
– Что верно, то верно, милостыню они не просят, гордость, значит, не потеряли, – согласился Николай-бульдозерист. – А что они в садоводствах творят! И зимой грабят, взламывают избушки, да и весной саженцы воруют из теплиц и продают на рынке, летом всё, что народилось, даже на глазах хозяев изымают! Я живу в Ново-Ленино, там между кладбищем и первой улицей огромный пустырь, и на нём мы садим картошку. Так в августе мы кооперируемся и сторожим круглосуточно. Днём наши жёны, иные даже с детскими колясками, прохаживаются, ну а вечером и ночью мы, мужики, по периметру полей патрулируем, костры жжём, палками стучим по пустым железным бочкам, перекликаемся, чтоб далеко было слышно: стража бдит! Иначе все труды пропадут.
Проблему бомжизма в палате № 13 обсуждали и на другой день, а одноногий инвалид упорно продолжал обживать скамейку на больничном дворе. А между тем вездесущие глазастые журналисты не упустили из виду нестандартную ситуацию, запечатлели на киноплёнку инвалида и показали в вечернем выпуске теленовостей. Коль скоро вся область узнала об этом, властям надо было срочно принимать меры. Была, по-видимому, дана команда правоохранительным органам, и те вынуждены были соответственно реагировать. Вечером на третий день приехал милицейский «бобик», и скамья опустела. Начальству больницы и отцам города можно было вздохнуть с облегчением. С глаз долой – из сердца вон. Но досужих и любопытных пациентов палаты № 13 мучил вопрос: что сталось с их недавним товарищем по несчастью, и они спросили об этом уборщицу, когда та с ведром и шваброй появилась для очередной уборки.
– А куда они могут его деть, сами подумайте. Очередь в дом престарелых годами ждут. Да и не всякого оформят туда. Если благоустроенную квартиру сдашь, тогда пожалуйста, сразу определят. Или хорошие деньги заплатить. А если ничего нет, то… – и махнула рукой.
– Так куда же, по вашему, его увезли? – в вопросе слышалась тревога и догадка о чём-то трагическом.
– Известно куда, с моста да в Ангару, – буднично изрекла уборщица.
Не исключено, что женщина просто повторяла слухи, предположения, однако же обитатели палаты № 13, удручённые услышанным, надолго замолчали, и только когда уборщица, закончив наводить чистоту, удалилась, принялись обсуждать случившееся.
– Всё это ужасно, конечно, – сказал врач, – но по сравнению с трагедией миллионов детей-беспризорников – сущий пустяк. Он прожил жизнь, собственно говоря. А умереть сразу, мгновенно лучше, чем медленно погибать в подвале от голода и холода.
– Пожалуй, вы правы, – согласился Виктор Петрович, – когда читаешь в газетах, например, в «Родной земле», о массовых самоубийствах сельских жителей после развала колхозов и совхозов, то, знаете ли, жутко становится. Рождаемость мизерная, а смертность… Демографы говорят, что у нас не просто смертность, а сверхсмертность.
– Даже офицеры, уволенные незадолго до выслуги лет в запас, не могут найти работу и кончают жизнь самоубийством, – сказал капитан милиции.
– Ну разве не трагедия, не потеря для государства, если безработные уезжают за рубеж? – спросил Сергей Николаевич. – Тысячи учёных, инженеров, предпринимателей, например, Павел Голышев, это же цвет нации, прижились за границей. У многих моих знакомых дети и внуки живут в США, в Израиле, Германии, Австралии.
– Модно стало молодым, образованным, перспективным девушкам выходить замуж за иностранцев.
– Замуж-то это ещё ничего. А вот если они едут туда проституцией заниматься, то это совсем худо.
– Дурёхи зачастую не добровольно на это соглашаются, их заманивают как танцовщиц или официанток. А бывает, что похищают, насильно увозят.
– Как бы то ни было, но бордели всего мира заполнены именно русскими девушками.
– Да-а, невесёлая картина вырисовывается, дорогие товарищи, – вздохнул Виктор Петрович. – Валентина Матвиенко недавно озвучила такую цифру: двадцать пять процентов русских женщин детородного возраста не имеют и не хотят иметь детей. А чеченки, ингушки рожают по десять-пятнадцать. Русский народ сокращается, как шагреневая кожа. Если так и дальше будет продолжаться, Россия исчезнет.
Долго ещё обсуждали бы всероссийские беды в палате № 13, если бы не пришла медсестра ставить градусники, раздавать снотворные и обезболивающие таблетки. Болящим предстояла ещё одна долгая, нудная ночь с сонными кошмарами, с невольными стонами, вздохами, храпом, нерадостными раздумьями о своём здоровье и мучительными попытками уснуть.
Закон есть закон
За праздничным столом по случаю 70-летия Анатолия Ивановича Батурина собралась в его благоустроенной двухкомнатной квартире небольшая компания друзей, тоже пенсионеров: участник Великой Отечественной войны журналист Леонид Евгеньевич Костров, преподаватель русского языка и литературы Николай Васильевич Грудинин, художник и фотограф Пётр Витальевич Сизых и, конечно же, хозяйка дома Анна Антоновна.
До выборов в Госдуму Российской Федерации оставалось две недели, предвыборная горячка была в самом разгаре, и потому ещё до того как сесть за стол, хозяева и гости не могли уклониться от этой животрепещущей темы, причём обсуждали не кандидатов по одномандатным округам, а по партийным спискам. Батурин, оттрубивший тридцать с лишним лет в школе преподавателем истории, до 1992 года член КПСС, всю жизнь вынужденный скрывать свою веру в Бога, до выхода на пенсию боявшийся войти в храм, намеревался тем не менее голосовать за зюгановцев, за КПРФ. Приземистый, плотный, широкоплечий и широколицый, улыбчивый, Анатолий Иванович обладал приятным, рокочущим баритоном, был всегда со всеми уравновешен, деликатен, доброжелателен, не случайно на многолюдных торжествах, застольях его зачастую избирали тамадой.
