Между тем долгий 48-дневный отпуск кончился, и педагоги должны были по утрам являться на работу в школу – на планёрку к директору или завучу, заниматься с осенниками, готовить учебные пособия, изучать министерские инструкции, составлять календарные планы. И вот в один из таких дней, 14 августа, знаменательный для христиан религиозный праздник Первый Спас, Агриппина Константиновна сообщила, что Сюльский наконец-то ушёл в отпуск, оставив министерство на своего заместителя, то есть её мужа.
Алексей Иванович сразу же помчался к Валерию Андреевичу, и Гурьев принял его. Третьяковы были непрочь перевестись в какую-нибудь другую школу, но оказалось, что штаты уже укомплектованы в основном, подходящих вакансий (бухта Тикси не в счёт!) в республике нет. Делать нечего. Третьяков настрочил здесь же, в кабинете зам. министра заявление об увольнении, и тот без лишних слов размашисто начертал в левом углу листка: «О.К. Оформить. В. Гурьев». И когда Алексей Иванович взял лист бумаги с резолюцией зам. министра, то почувствовал себя так же, как избавленный от кандалов каторжник: до 1955 года не только колхозники (у них и паспортов не было!), но и горожане, рабочие и служащие, не имели права уволиться с работы по собственному желанию.
– Нет слов, Валерий Андреевич, как я вам благодарен! Спасибо. Спасибо. Великое спасибо!
– Да полно, ну что вы?! Мы же с вами свои люди, за год так сдружились. Что в моих силах, всегда пожалуйста! От шефа получу, конечно, нагоняй. Ну да что поделаешь, перетерпим. Раз уж вы так порешили, поезжайте. И дай вам бог хорошо устроиться на новом месте!
Распрощавшись с Гурьевым. Третьяков забрал в отделе кадров трудовые книжки, получил в кассе расчёт и поспешил на пристань. Пассажирские пароходы уходили в дальние рейсы вверх по реке не часто, один раз в неделю. Отъезжающие в «жилуху» приобретали билеты заблаговременно. Билетов в каюты первого, второго и третьего класса давно уже не было, даже палубных не оказалось.
Алексей Иванович загорюнился в растерянности, оглядываясь, лихорадочно соображал, что делать, как быть. И вдруг заметил, что за ним наблюдают двое по-рабочему одетых мужчин, один высокий, большеносый, глазастый, нахрапистый, второй значительно ниже ростом, с принаклонённой головой, ничем не примечательный, должно быть, скромный паренёк. «Грузчики, по-видимому, – догадался Алексей Иванович, – не помогут ли они моему горю?» И только хотел было заговорить с ними, как высокий с лёгкой усмешечкой на губах оценивающе смерил взглядом педагога, приблизился и мотнул рукой в сторону кассы:
– Что, не даёт? Нету билетов?
Третьяков сокрушенно развёл руками:
– Нету. А нам недосуг ждать следующий рейс. Поскорее надо.
Тот покивал головой в знак понимания и сочувствия и предложил:
– Я знаком с кассиршей-то. Заказывал для знакомых билеты, правда, только палубные. А они достали в третий класс. Так что мог бы вам их переадресовать. Ну, придётся, конечно, мне заплатить за услуги.
– О чём речь, дорогой ты мой?! – вскричал Третьяков. – Да это же само собою разумеется! Сколько я вам буду должен за посредничество?
– А много вас?
– Пятеро.
– По тридцатке с человека. Итого выходит сто пятьдесят целковых.
Было ясно, что грузчики в сговоре с кассиршей, что они, пользуясь повышенным спросом на билеты в конце навигации, грабят пассажиров, однако же с лёгким сердцем согласился, более того, был несказанно рад приобрести вожделенное право на скорый отъезд, а именно на другой день в два часа пополудни.
Грузчик-проныра постучал в служебную дверь кассы, когда кассирша откликнулась, назвал её по имени и вошёл туда вместе с Третьяковым. Так что оформление билетов и денежные расчёты совершались келейно, втайне от посторонних. Второй грузчик меж тем ожидал их снаружи. Парня явно смущали махинации эти, и когда при нём его товарищ-делец получал 150 комиссионных рубликов, он, потупя голову, стыдливо прятал глаза, даже отвернулся, ни разу не разомкнул уст, не взглянул в лицо учителя.
Чтобы не метаться, не искать помощников в самый ответственный момент, Алексей Иванович попросил грузчиков помочь погрузиться на пароход, назвав их «ребятками».
– Поможем, поможем, папаша, посадим, не бойтесь! Всё будет в лучшем виде! – заверил высокий, засовывая пачку полученных купюр в нагрудный карман пиджака. Снисходительно-покровительственный тон и наглая усмешечка грузчика-рвача были неприятны, конечно, педагогу, но он мысленно старался оправдать того: тяжелая физическая работа, мол, огрубляет человека, а навязанное посредничество не стоит строго судить, рейсы пассажирских пароходов далеко не каждый день, сорвать солидный куш удаётся нечасто, а зимой на пристани вообще грузчикам работы нет.
– Ну вот и хорошо! Спасибо. Значит, я на вас надеюсь! – воскликнул Третьяков. И хотя он был далеко не простак, нынче, окрылённый счастливым и стремительным поворотом важных, судьбоносных событий, забыл договориться о плате за погрузку, полагая, что это пустяк, о котором не стоит печалиться, что можно будет и вдвойне против тарифа заплатить, лишь бы уехать побыстрее.
Степанида Малентьевна сказала своим ученицам, которых готовила к повторным экзаменам, что не сегодня-завтра уедет навсегда из Якутии. Те побежали в детдом и сообщили тем, кого удалось разыскать из бывшего 4 «А», эту удручающую новость. Вскоре больше половины её учениц собрались, чтобы проститься с любимой учительницей.
– Почему вы нас покидаете? – спросила Таня Гордеева.
– Не сердитесь на нас, девочки, за то, что мы уезжаем, но мы с мужем сделали для вас всё, что смогли. Мы требовали, чтобы убрали Хрунько, но ничего не добились. И в знак протеста уезжаем. У нас нет другого выхода. Мы не верим, что директор исправится.
– И мы не верим! Опять нас будут бить и морить голодом! – закричали девочки.
– А я опять дурочкой стану! – всхлипнула Морозова.
Плач Морозовой сдетонировал слёзы и у других, захлюпали носами, заутирали глаза. Наступило долгое тягостное молчание. У самой Степаниды Мелентьевны закипали слёзы на глазах, но она сумела удержать их. На прощанье следовало поговорить о главном, сказать прощальные напутственные слова.
– Дорогие мои девочки, трудно вам жить на скудных казённых харчах, без родительской ласки, но в этом мире многим людям трудно, горько, одиноко. Не надо отчаиваться и думать, что вам, мои хорошие, хуже всех. Нет, это не так. Плохо, конечно, что вы не досыта кушаете, но знайте, что сытость – не главное. Святые люди, христианские подвижники, специально постились, морили себя голодом до истощения, чтобы возвыситься духом и приблизиться к Богу. Главное в жизни не сытость, не богатство, не слава, главное – доброта, любовь к Богу, любовь к ближнему, то есть ко всем людям. «Я есмь путь, истина и жизнь», – сказал Иисус Христос. Каждый из вас родился не зря, а по высшему Божьему Промыслу, для каждой из вас Он наметил какую-то судьбу, какое-то предназначение. К каждой из вас Он приставил ангела-хранителя, понимаете? Ангел-хранитель бережёт человека, он всегда рядом, он никогда не отступится, если вы не будете делать зло. Идите по жизни с каждодневной молитвой к Богу, с верой в милосердную Пресвятую Троицу. Наша православная вера поможет вам преодолевать все трудности. Прощайте, мои дорогие, мои милые!
