А между тем он влюблялся и в учительниц, и в девчат, но так строго законспирированно, чтоб об этом никто не догадался. Первый раз он влюбился в возрасте девяти лет в одноклассницу Ольгу Полуян. В восьмом классе – в учительницу математики Ирину Анатольевну, ещё незамужнюю, полненькую, с пухленьким круглым личиком, слабым нежным голоском, мягким робким взглядом, её смех – как серебряный колокольчик, засмеётся и губки по-детски подожмёт! В ней было так много детского, милого, беззащитного, что ребятам стыдно было баловаться на её уроках.
Однажды Валентин решал на классной доске сложную алгебраическую задачу да что-то напутал. Ирина Анатольевна подошла, взяла из его руки мел, чтобы исправить ошибку, он случайно заглянул ей в глаза и вдруг как будто бы в колодец глубоченный полетел вниз головой, потерял равновесие, пошатнулся, чтобы не упасть, схватился обеими руками за доску.
– Что с вами, Третьяков?! – испугалась учительница.
Не дождавшись ответа, велела сесть на место, подумала, что у него от недоедания голова закружилась. С тех пор Валентин зарубил на носу, что ему противопоказано смотреть в лицо очаровавшей его женщине во избежание позорного обморока. А самой сильной влюбленностью была она – Галина Кузакова. Аттестат зрелости Кузакова получила на год раньше Валентина и пропала из виду, уехала, должно быть, куда-то учиться. Когда она проходила на перемене мимо по коридору, у Валентина от волнения перехватывало дыхание, кровь бросалась в голову, а сердце билось учащённо. И надо ж такому случиться, что ныне здесь, в тысячах километров от Киренска, он вновь увидел её!.. Кузакова, должно быть, училась на заочном отделении, поэтому за прошедшие четыре месяца в стенах пединститута не появлялась.
В тот день он сдавал экзамен по языкознанию. Студенты толкались в коридоре, нервные, возбуждённые, девчата дёргались, как на иголках, подглядывали в дверь, кто там, в аудитории, отвечает, и обступали плотным кольцом тех, кто выходил с зачеткой в руках, поздравляли, завидуя им, отстрелявшимся, сбросившим груз с души.
А у дверей соседней аудитории изнывала в подобных же переживаниях толпа студентов физико-математического факультета. Именно с ними и находилась Кузакова. Валентин исподтишка наблюдал за нею, ему казалось, что она тоже посматривает в его сторону, но он и мысли не допускал, что это действительно так, поскольку был убеждён: она и не подозревает о существовании на белом свете Валентина Третьякова.
С лёгким сердцем, отбарабанив по билету и получив соответствующую оценку, вышел в изрядно опустевший коридор и вдруг увидел перед собою её!.. Она не проходила мимо, нет! Она, оказывается, ждала, когда он сдаст экзамен, подкарауливала его!..
– Здравствуйте, Валентин! Вы не помните меня? – произнесла девушка, но не дождалась ответа.
Третьяков стоял ни жив ни мёртв, глядя в пол. Эти слова прозвучали как гром с небес, как глас повелителя вселенной. Валентин боялся поднять голову, близость Кузаковой (до неё, о ужас, можно было дотронуться, стоит только руку протянуть!) буквально парализовала его. Девушка излучала неимоверное количество световой энергии, и посмотреть ей в лицо было никак невозможно. Ему показалось, что если он всё-таки рискнёт это сделать, то с ним произойдёт нечто катастрофическое, худшее, чем тогда, в восьмом классе на уроке математики.
Поскольку Третьяков никак не мог оправиться от эмоционального потрясения, девушка продолжала:
– Ну как же, неужели не помните?! Когда вы были в восьмом классе, я училась в девятом. На общешкольной линейке вас всегда хвалили как отличника и активного общественника. Вы же в школьной редколлегии были, да? Стишки к карикатурам и шаржам, говорили, именно вы сочиняли, правда? Сколько смеху бывало, когда стенгазету вывешивали!
Бедный влюбленный понимал, что Кузакова изо всех сил старается преодолеть разделяющий их барьер личного незнакомства, доказать, что прошлое, два года учёбы в одной школе, как-то связывает, роднит их, и они, по счастливой случайности встретившиеся, ставшие уже не школьниками, а студентами одного вуза, могут считать себя давнишними знакомыми. Валентин понимал, в каком затруднении находится девушка, пытаясь наладить с ним контакт, ей наверняка неловко, быть может, стыдно, что навязывается в знакомые человеку, которому кажется, что видит её впервые. Мучимый нервным напряжением до спазм в мускулах всего тела, Третьяков старался преодолеть оцепенение и заговорить.
– Да-да, конечно, – промямлил наконец и опять умолк, словно лбом в стену упёрся.
Гораздо проще, легче любить издалека. Никто из тайно обожаемых им женщин и девчат не врывался в его жизнь вот так напрямую, не заставлял общаться накоротке, лицо в лицо, и потому он мечтал не о продолжении беседы с Кузаковой, а, напротив, о скорейшем прекращении её.
– А я на заочном учусь, на втором курсе, – рассказывала Кузакова, – но думаю перейти на очное обучение. Я же никого не знаю здесь, приедешь раз в полгода на сессию… Ну и вот вас увидела и обрадовалась. Приятно, знаете ли, встретить знакомого, хотя мы там и не общались, но всё равно… Вы-то как отличник всегда были на виду, не то что я, серая мышка… Потому вы меня и не помните?..
Девушка нервничала, возможно, уже злилась и явно напрашивалась на комплимент по поводу своей красоты, уж к серым-то мышкам её никак не причислишь: черты лица правильные, чёткие, чистые, брови густые, лоб высокий, фигура на загляденье. Вот только о глазах влюблённому ничего не известно. На комплимент в этот лихорадочный миг Валентин, конечно же, не был способен, но что-то должен был сказать и, находясь в отчаяннейшем состоянии бессилия, почти прострации, совершенно героическим усилием воли выдавил из себя:
– Да нет, почему же? – И умолк, на большее не хватило ни сил, ни слов, ни дыхания, а сам думал: «Боже мой! Если б знала ты, как я тебя заметил, как я тобою любовался исподтишка, как я, бывало, ночью в постели, прежде чем заснуть, разыгрывал в воображении спектакли, в которых мы с тобою путешествуем в экзотических южных странах, попадаем в драматические ситуации, подвергаемся всевозможным опасностям, и я тебя мужественно оберегаю, спасаю!»
– Что, помните меня? Да?.. М-м-м, ясно, что не помните, это вы просто из деликатности говорите… Ну и как сдали экзамен?
– На пятёрку, – на прямой вопрос ответить оказалось легко. Правда, страшась, что голос от волнения сорвётся. Валентин предварительно кашлянул.
– Поздравляю! Вы и здесь, не сомневаюсь, на одни пятёрки будете учиться. А я сопромат на четвёрку сдала и вполне довольна. Всё-таки заочное обучение – это не то. Половинчатые знания получаешь. Совмещать работу и учёбу не так-то просто. Добиваюсь перевода на очное отделение… Вы, Валентин, сегодня, по-видимому, очень утомились, да? Я вижу, вам что-то не по себе? – Кузаковой была непонятна прямо-таки психическая заторможенность круглого отличника.
– Да нет, а вообще-то, да, да-да, конечно, – подтвердил несчастный, обрадовавшись, что этой подсказанной уловкой он может оправдать своё нелепое поведение: вместо того чтобы показать себя галантным кавалером, стоит как чурбан, ни «бе», ни «ме» не может сказать, в лицо собеседнице так и не взглянул, выше подбородка девушки взгляд Валентина подняться не смог.
