В детдомовской школе рамы на окнах были одинарные, на вторые не хватало стекла, и потому на них и подоконниках намерзали почти полуметровой толщины льдины. Эти льдины, подобно глетчерам на высоких горах, округлыми языками ползли вниз, к полу. Уборщицы регулярно рубили топорами лёд и в ведрах выносили вон. Удалить льдины полностью и не помышляли, страшась повредить дефицитное стекло, да и не было никакого смысла: вскоре нарастёт столько же.
Во второй учебной четверти, в ноябре и декабре, дети вновь изредка оставались то без масла на завтрак, то без компота на обед, а то и вовсе без завтрака или ужина. Тех, кто пытался «качать права», сажали в карцер. Не имело смысла по каждому инциденту создавать комиссии, поэтому Степанида Мелентьевна, сообщив для порядка об очередном чепе директору, вечером дома в специальной тетрадке делала запись о неблаговидном происшествии. Каждую новую запись аккуратно пронумеровывала. Она не сомневалась, что эти памятки пригодятся в будущем, когда дело дойдёт до серьёзного разбирательства. Валентин одобрял мать за то, что отважилась бороться с наглым Хрунько.
У Игоря Березина так и не завязалось тёплых, родственных отношений с матерью своею по вине самой Аделаиды Иосифовны, этой «вяленой воблы», как её окрестили Третьяковы. Степанида Мелентьевна никак не могла взять в толк, как мать может не любить родного сына. Более всего её возмущало, что Аделя распустила среди учителей слух, будто бы Игорь ей не родной сын, что он будто бы сын её бывшего мужа, рождён его первой женой, а ей, строго говоря, совсем чужой человек. И люди верили ей, потому что не могли допустить и мысли, что мать способна отрицать родство со своим дитём. Лишь Третьяковы знали всю правду.
Дело в том, что этот улыбчивый, общительный, разбитной парень именно им, ближайшим соседям, сразу по приезде всё рассказал о своих родителях – там не было никаких семейных тайн. Когда Гутман фактически отреклась от него, потрясённый, подавленный этим предательством, Игорь пришёл к Третьяковым, чтобы снять тяжесть с души, выплакать обиду. Больше никто, считал он, не принял бы его исповедь. Игорь знал о той борьбе за справедливость, что затеяла Степанида Мелентьевна, и сочувствовал детдомовцам. Когда 7 «А», в котором он учился, сорвал урок в знак протеста против очередного постного завтрака без хлеба и масла, сын Аделаиды Иосифовны из солидарности бузотёрил вместе со своими одноклассниками. За этот бунт им снизили на один балл оценки по поведению в конце второй четверти, причём на педсовете, где обычно решают такие вопросы, Аделя, рисуясь своею принципиальностью, заявила, что Березин заслуживает не меньшего, а большего наказания, чем все прочие.
На этом предновогоднем педсовете Хрунько, стуча кулаком по столу, вопил:
– Кое-кто в нашем здоровом коллективе воду мутит, пытается расколоть его на враждующие группировки, собирает на меня компромат! Так вот, пусть знают эти товарищи, что я не боюсь их козней, я твердо стою, и пусть они умерят свой пыл. Всё равно им не удастся свалить меня!
У Алексея Ивановича в 6 «Б» классе учился Павел Гордеев, родной брат Тани из 4 «А», сутуловатый шкет, лицо заострённое книзу, желудёвые глаза большие, быстрые, глянул – и спрятал их. Во время зимних каникул он вечером, в темноте, чтобы никто его не увидел, пришёл к Третьяковым и сообщил, что опять почти каждодневно урезают норму хлеба, масла, сахара. Расчёт воров был прост: занятий в школе нет, значит, неугомонная Третьякова об их проделках узнает слишком поздно.
Степанида Мелентьевна усадила мальчика за стол, стала потчевать. Вдруг послышались чьи-то шаги на крыльце.
– Прячься за печь! – скомандовала она Гордееву.
Тот быстро юркнул туда, но проём между краем перегородки и печью был так широк, что из кухни глазастый человек мог высмотреть, кто находится во второй половине квартиры, потому-то сметливый парень для верности залёз под кровать, что стояла в переднем углу.
А между тем незваный гость миновал сени и уже стучал в дверь.
– Да-да, можно! Войдите! – крикнула Степанида Мелентьевна, убирая со стола стакан с недопитым чаем. Спрятать же хлеб, масло и конфеты-подушечки она не успела.
То была Аделаида Иосифовна, значит, меры предосторожности оказались не напрасными. Третьяковы не сомневались в том, что Гутман, предательница по натуре, добровольная осведомительница Хрунько, а та, конечно же, догадывалась, что Третьяковы опасаются её. Однако до открытого разрыва не дошло, они продолжали делать вид, что дружат по-соседски и им приятно общаться.
Степанида Мелентьевна усадила гостью на табурет возле обеденного стола, предложила чаю, мимоходом объяснив, что вот только что сама отчаёвничала. Гутман сначала отказалась, но потом всё же чашечку, посасывая конфетки, выкушала. Болтали о пустяках: о погоде, кулинарии, болезнях.
Лёжа под кроватью, Павел Гордеев узрел висевшую там не гвоздике икону с изображением Иисуса Христа. Когда Гутман убралась восвояси, он вылез из-под кровати, но сесть вторично за стол категорически отказался, хотя голоден был, конечно же, как волк. Степанида Мелентьевна поспешно завернула в тряпицу горбушку хлеба, несколько пирогов с начинкой, горсть конфет и вручила этот сверток, как рождественский подарок, Павлу. Тот сунул свёрток за пазуху, поблагодарил и вышел.
До конца каникул оставалось ещё пять дней, и Третьяковы решили действовать. Утром Алексей Иванович отправился к Хрунько домой и сообщил о безобразиях в столовой.
– Не может быть! Я не верю! Неправда! Откуда вы это взяли?! Кто вам сказал?! – негодовал директор.
– Я не могу сказать, откуда мне стало известно, но это не выдумка, Илья Антонович! Что же, я с потолка, что ли, взял?! Бывало ведь уже подобное, почему же вы не верите?
– Странно, странно! Непонятно, почему вы скрываете источник негативной информации?.. Ну что ж, так и быть, я проверю и накажу виновных, если это подтвердится.
Глупейшая ситуация: жаловаться главному вору на воровство его вороватых подчинённых. Но иначе нельзя, порядок – прежде всего. А вечером 7 января Алексей Иванович навестил жившего в городе Ладейщикова, договорился с ним, что 9-го он придёт, соберёт комиссию и проверит работу столовой.
И опять, как и прежде, комиссия обнаружила немало нарушений, запротоколировала результаты проверки в трёх экземплярах, один из которых отдали директору, второй взял Ладейщиков, а третий со списком всех поварских прегрешений, что накопились в тетради Степаниды Мелентьевны, доставили в министерство просвещения.
Первая экзаменационная сессия началась сразу после новогоднего праздника и длилась две недели. Предстояло сдать три экзамена и два зачёта. Валентин не сомневался в своих знаниях и легко, одну за другой получил три пятёрки в зачётку – небольшую книжечку в твёрдом картонном переплёте. Спортивные занятия шли своим чередом, только с наступлением холодов тренироваться в беге приходилось в гимнастическом зале, где не особенно-то удобно делать много кругов в сравнительно тесном замкнутом пространстве.
В жизни Валентина произошло чрезвычайное, совершенно фантастическое событие – неожиданная встреча с Галиной Кузаковой, в которую он был влюблён давно, ещё в Киренске. Валентин трудно сходился с мальчишками-одноклассниками, а уж о девочках и говорить нечего: боялся, чуждался их, ни с кем ни разу не отважился дружить, упорно отвергал их предложения, передаваемые ребятами, и намеки, игру глазами самих девчат.
