Исследуя новый планшет, Брукс в полной мере оценил площадь предстоящих работ. Все десять тысяч квадратных километров теперь оказались как на ладони.
«Кругом одни горы и повыше тех, какие были на Севере, – думал он, испытывая необычное волнение, – но в основном среднегорье». Какой-то глубоко засевший страх мешал собраться с мыслями и увидеть то, чего не отобразилось на карте.
Реки паутиной растекались по обе стороны хребта. Самая крупная – Уранкит, петляла как заяц, и только в центральной части карты река приобретала более-менее прямолинейное очертание. В одном месте река делала кривой изгиб, протягивающийся на десяток километров. На севере почти под прямым углом она меняла направление и возле относительно невысокой горы снова резко поворачивала.
«В верховье все реки порожистые, поэтому для сплава нужны надёжные лодки. А где их взять? – Почесав затылок, Иван тяжело вздохнул. Возникшее волнение не проходило и, будто ватой, обволакивало сознание – А какие там берега? – Он посмотрел на карту, и его взгляд остановился на реке Тыкан. – Растёт лиственница, и даже затесалась сосна, значит, будет из чего построить лодки».
– Надо наделать побольше лотков для шлихования и найти сильные лупы, – встав из-за стола, озадачил он Андрушкина. – Смотри, чтобы лотки выстругали по всем правилам и выдержали размеры.
– Может, возьмём бинокуляр
[54], что нам эти лупы? – заартачился Андрушкин, но, сообразив, что для микроскопа надо дополнительное место, замолчал.
Отложив карту, Иван посмотрел в окно. Истопник Никифор, служивший ещё и дворником, и сторожем, убирал снег. Он сгребал его в кучи, загружал в корыто и на санках вывозил за ограду. Свернувшись калачиком, на крыльце лежала серая лайка.
«Как же моя Настя останется без меня? – глядя на собаку, подумал Иван. – Ох, тяжело же ей одной придётся!»
* * *
После таёжной деревни в большом городе Настя ощущала себя непривычно: бродила по широким улицам, разглядывала нарядные дома и каналы, рассекающие город прямолинейными лучами. В Неве отражались белые облака и голубое небо. Девушка смотрела на тёмную воду закованной в камень Невы, а перед глазами стоял полноводный Алдан. Вот они с младшей сестрой бросают плоские камушки с крутого берега и, как зачарованные, смотрят им вслед. Каждая считает, сколько раз он пробежит по воде, пока не утонет. Чаще побеждала Настя.
– Тебе всегда везёт, ты самая удачливая, – с завистью говорила Татьяна. – У меня так не получается.
По реке проходили баржи с углём и лесом, и, увидев стоявших на берегу девушек, капитаны сигналили.
– О-го-го, – махали им в ответ девчонки.
В городе Настю восхищало всё, что она видела вокруг себя. А уж если это оказывалась Дворцовая площадь с Зимним дворцом или Исаакиевский собор, или всадник на бронзовом коне – тут восторги лились через край. Везде, куда бы она ни бросала беглый взгляд, лежал отпечаток истории. Всё было связано с именами великих людей, прославивших Россию. Но главное, что поразило – это Эрмитаж, куда однажды привёл её Иван.
– Буду заниматься твоим просвещением, – сказал он накануне. – Теперь каждый выходной мы посещаем музеи и исторические места. Только после того, как ты увидишь всё своими глазами, сможешь впитать дух этого великого и величественного города.
Едва начав осмотр Эрмитажа, они попали в роскошный зал, украшенный, как сказочный дворец.
– Какая красота! – невольно вырвалось у Насти. – И всё теперь принадлежит народу! Мы можем любоваться бесценными произведениями искусства, которыми владела царская семья.
Она впервые смотрела картины Рубенса, Тициана, Рембрандта. Как вкопанная, Настя остановилась перед «Мадонной Бенуа» Леонардо да Винчи и стояла не шелохнувшись.
– Я о ней слышала в школе, а теперь могу воочию увидеть это бессмертное творение великого живописца. Какое счастье, что я попала в этот сказочный мир!
А Иван не мог оторваться от коллекции скифского золота, извлечённого из древних курганов. Казалось, его заколдовал драгоценный металл древней культуры Великой Степи. Неожиданно для Насти он произнёс фразу, заставившую её насторожиться:
– Эти украшения и предметы быта созданы руками человека, чтобы ими пользовались не только современники, но и восхищались потомки. Сделаны они, скорее всего, из россыпного золота, то есть из золотого песка, намытого в каких-то горных реках. Этот золотой песок, возможно, похож на тот, какой остался в тайге рядом с твоим посёлком. Ох, сколько там золота! Ты даже не сможешь представить, какое там богатство!
Они брели по берегу Невы, а в воде играло оранжевое небо с уходящим за горизонт солнцем. Река вобрала в себя все краски предзакатного летнего дня, щедро раздавая окружающим. Так, любуясь неповторимыми видами, Иван поведал об истории с дальстроевским золотом, из-за которого пострадал. По-видимому, он хотел очиститься от висевшего на нём груза, а может, просто подстраховаться на случай чрезвычайного происшествия. Настя нисколько не сомневалась в искренности его слов и только сейчас поняла, какова истинная причина отъезда её мужа с Севера. Каждый раз после этого разговора, когда она вспоминала о своём доме, перед глазами возникали вооружённые люди, преследовавшие Ивана. Под его ногами лежал золотой песок, но, как только они проходили, золото превращалось в пепел.
Вскоре, по совету мужа, Настя устроилась на работу в его институт и пошла учиться в вечернюю школу. Теперь свободного времени у неё почти не оставалось: иногда приходилось заниматься даже ночами. Нередко Настя ловила себя на мысли, что никогда не было далёкого Охотского Перевоза, где она родилась и прожила большую часть жизни, а всегда окружала эта обстановка, ставшая родной. И главное – рядом находился её любимый муж, сделавший её самой счастливой на свете. Даже бытовые неудобства, которые они испытывали в маленькой комнатке коммуналки, не могли испортить всего хорошего, принесённого Иваном в её жизнь.
На следующий год у них родилась дочка, а потом Иван уехал в экспедицию.
* * *
В конце марта, когда следовало выходить, столбик термометра остановился на отметке ниже сорока. Ветер швырялся снегом, гудел в проводах, рвался в закрытые ставни. Под утро снегом прижимало двери, и если бы они открывались не внутрь, то хоть караул кричи – на улицу не выйти. Через неделю снега навалило под самую крышу, проход к дому напоминал глубокий каньон с отвесными стенками, дно которого каждый день старательно расчищали. Брукс надеялся, что через пару дней циклон пройдёт и потеплеет, но кончилась одна неделя, началась вторая, а мороз всё не отпускал.
Несмотря на тщательный отбор, снаряжения набралось намного больше, чем рассчитывали. Пришлось искать ещё оленей. Собирали с миру по нитке. Двух оленей взяли у местного охотника Павла Шарина, вызвавшегося идти каюром. Ещё четырёх он пригнал из Ирги, находившейся километрах в шестидесяти от посёлка. Получилось немногим больше двух связок – двадцать восемь оленей. И всё равно мало.
