Несколько раз он вставал и садился возле печки. Подкинув дров и согревшись, выходил из юрты и смотрел на небо. По чистому небу рассыпались звёзды, сверкавшие яркими огоньками. Они были рядом, и казалось, что их так же много, как золотых песчинок в двух оленьих сумах.
«Третья часть – моя законная доля, – рассуждал Жека. – А может, всё-таки половина? Зачем Сеньке золото? Для него это только головная боль. Если кто-нибудь узнает – ему конец, и, возможно, не только ему одному. Сеньку, если прижмут, он выдаст и меня с Иваном. Так что всем будет спокойней, если ему ничего не давать. Он и так рад, что нашёл какие-то железки и бочку, из которой можно будет сделать печку».
* * *
На обратном пути снова начался снегопад. Несколько дней пришлось пережидать. В этот раз дорога показалась Ивану радостным путешествием. Он ехал и мечтал о скором свидании с любимой. Представлял, как он встречается с Настей, как они бегут по зелёной траве и песчаному пляжу.
Не доходя Охотского Перевоза, поставили юрту, и под вечер Иван пошёл в деревню. Дверь открыла Марфа. Узнав его, обрадовалась, как родному, но тут же пригорюнилась.
– По Настину душу, видать, заявился? Ждёт тебя моя доченька, ждёт, говорит, ты заберешь её в свой Верхоянск.
Выскочив из комнаты, Настя бросилась навстречу.
– Ваня, милый. Я знала, что ты приедешь. Наконец-то…
Иван её обнял и, прижав к себе, стал целовать – такую родную и любимую.
– Я по тебе очень скучал, всё время думал о нашей встрече.
Оторвавшись от любимого, девушка сказала, что уже забыла, когда получала от него последнее письмо.
– Думала, с тобой что-то случилось. Ты почему молчал?
Когда сели за стол, Иван рассказал, как в тайге встретился с охотниками, которые спасли его от смерти, когда он заблудился.
* * *
Затоварившись продуктами и сделав две печки, Семён уехал в своё зимовье, чтобы по снегу вернуться домой, а Иван с Жекой остались дожидаться начала навигации. За полмесяца, которые они просидели без дела, напарник пригорюнился.
– Лучше бы я пошёл с Семёном, – сказал он однажды Ивану. – Всё больше толку, а так болтаюсь здесь без дела и сунуться никуда не могу. Нет документов.
Чтобы скрасить одиночество, он пошёл к Марфиному соседу, недавно вернувшемуся с охоты. Ради этого случая Жека раздобыл бутыль самогона и кое-какой закуски. Не встало дело и за хлебом. Сердобольная Марфа принесла его прямо из пекарни. От хлеба шёл свежий дух, золотистая корочка сама просилась в рот. Жека отломил горбушку.
– Сейчас оттянусь от души. Поговорю с мужиками об охоте. Какой-никакой, я тоже охотник.
– Только много не пей, – предупредил его Иван. – И ничего лишнего не говори.
О предстоящей выпивке Николай Сурков растрезвонил по деревне, и собрались все, кому не лень. На правах хозяина он сам разлил по стаканам мутную жидкость и «толкнул» первый тост. Выпили за охоту и рыбалку, потом ещё по стакану за удачу, и, как бывает в компании, понеслась душа в рай. А там, где пьянка, пошли разборки. Всё началось с двух якутов-охотников, заявившихся раньше других и терпеливо дожидавшихся застолья. Были они невысокого роста с широкоскулыми лицами и чёрными, как угольки, глазами. Охотники изрядно подпили и стали ко всем приставать.
– Музыки, ну что вы знаете о тайге? Я охотник, а вы кто? – сидя в углу, на одной ноте гундосил Мишка Винокуров. Рубаха вылезла у него из синих галифе, подпоясанных широким солдатским ремнём, и болталась сзади, как кусок мятой тряпки.
– Я стреляю белка прямо в глаз, а ты что можешь? – ни с того ни с сего пристал он к Жеке. – Ну, скажи, нуча, что ты можешь? Чо молчишь-то? Однако я вижу, ничего ты не можешь. Э-э, не мужик ты, не мужик…
Он напыжился и блуждающим взглядом обвёл комнату. Появилось в его взгляде что-то вызывающее, такое, чего у трезвого никто не замечал.
– Ни черта ты не можешь, потому что я охотник, а ты говно. Понял, кто ты?
Этого Жека выдержать не смог и полез в драку. Приподняв худенького охотника за шкирку, со всей силы опустил. Тот повалился на табуретку и, не удержавшись, загремел на пол.
– Но-но, потише! – послышался внизу его писклявый голос. – Я сейчас встану, покажу тебе…
Проснувшись, стал шуметь его напарник, Василий Попов. Неожиданно в его руках сверкнул тонкий охотничий нож.
– Не трожь его, не трожь, говорю тебе, он всю правду про тебя сказал. Мы охотники, а ты…
Он матерно заругался, и все, словно ждали этого, вскочили с мест. Началась потасовка. Жека врезал Василию, забрал у него нож. Досталось и поднявшемуся Михаилу. За охотников заступился хозяин дома, приревновавший Жеку к Марфе и считавший его чужаком, прибившимся к их стаду.
– Женя, оставь их в покое и больше никогда не трогай, – сказал он с угрозой в голосе, – они мои друзья. Не тронь, тебе говорю…
В пьяном угаре он разбил ему нос. Жека дал сдачу, Николай улетел на стол. С грохотом на пол посыпались стаканы и посуда, скатилась полупустая бутылка, а следом свалился обидчик.
– Да вы что, мужики, офигели, что ли? – пытался успокоить разбушевавшуюся компанию Жека. – Перестаньте или я всех выкину на улицу.
К таким разборкам он привык. Пройдя зону, Жека мог дать отпор любому. Схватив табуретку, на него бросился поднявшийся с пола охотник. В руке у Жеки оказался нож. Увернувшись от пущенной табуретки, бывший зэк ударил обидчика ножом и не успел ещё отскочить от падающего тела, как раздался выстрел. Выронив нож, Жека медленно опустился на пол. На глазах выступили слезы.
– Моё золото…
Он дёрнулся вперёд и, словно пытаясь поднять невидимое золото, вытянул руку. И его взгляд потух.
* * *
Жеку Левкова тихо похоронили на деревенском кладбище под чужой фамилией. Даже мёртвый, он мог заинтересовать соответствующие органы и привести к тем, кто помог ему бежать из лагеря. По делу геолога Брукса чекисты провели комплекс розыскных мероприятий и, не найдя его, дело закрыли. Майор Гайнуллин вскоре переехал в Магадан, а его место занял старший лейтенант Сердюков, получивший очередное звание. Хотя дело Брукса закончилось безрезультатно, Сердюков иногда о нём вспоминал, думая о том, каким хитрым и коварным может быть враг. Это держало его в тонусе и заставляло ещё пристальней всматриваться в лица окружающих, чтобы не пропустить врагов народа. Зато геологическая экспедиция после бесследного исчезновения Брукса будто осиротела.
– Жаль, хороший был человек! – часто слышалось из какого-нибудь кабинета. – Да, видать, не рассчитал своих сил: вмазал сверх меры и где-то замёрз. Пусть земля будет ему пухом.
Находились оппоненты, доказывавшие, что Брукс жив и обязательно найдётся. Больше всех усердствовал Сазонов, не хотевший даже слушать об его смерти.
– После того, что Иван пережил, я не могу поверить, что он замёрз, – говорил он простуженным голосом. – Нет, ребята, я уверен, Ваня вернётся. Вот отлежится с похмелья и обязательно придёт.
