Дававшие эти советы упускали из виду, что все мелкие китайские торговцы были тесно связаны с китайскими фирмами в городах.
Даже европеец, приехавший с партией мехов в чужой город, не сразу мог ориентироваться. Что же можно сказать про обитателя тайги, попавшего, положим, первый раз во Владивосток!
У туземцев в городе нет знакомых, а если и были, то те же самые китайцы. Им негде остановиться, и к тому же соблазны на каждом шагу.
Тем не менее попытки эти они делали, и каждая из них, как и надо было ожидать, кончалась неудачей.
В первый раз по прибытии в город туземцев на пристани встретили услужливые китайцы и предложили им остановиться у них; вечером за ужином они уговорили подвыпивших туземцев продать им соболей за полцены и вместо хороших товаров снабдили их всякой завалью, нажив на этой операции еще сто процентов.
Во второй раз туземцы остановились в какой-то харчевне на окраине города, где их начисто обокрали.
В третий раз (в 1909 году) случилось происшествие, которое навсегда отбило у туземцев охоту ездить в город для продажи соболей. Один китаец, скупщик мехов в северной части Ольгинского района, считавший местных туземцев своими поставщиками пушнины, узнав о том, что они решили помимо него продать соболей во Владивостоке, сообщил об этом китайским купцам в городе. Эти последние тотчас же дали знать китайским агентам, бывшим в то время на службе у городской полиции, о том, что якобы привезенные туземцами собольи меха краденые.
Туземцы были арестованы. Впрочем, их скоро освободили, но пушнину задержали до выяснения ее происхождения. Бедные туземцы испугались и убежали, бросив своих соболей на произвол судьбы. Прибыв к своим сородичам, они сообщили, что туземцам в город ездить нельзя, что и там хозяйничают всесильные китайцы и поэтому следует сдавать им пушнину на месте, как было раньше.
Незадолго до мировой войны подымался вопрос о прекращении выдачи китайцам промысловых свидетельств на право скупки пушнины у туземцев, причем исходили из тех соображений, что эти скупщики являются главными пособниками китайцев браконьеров, снабжая их всем необходимым для незаконного промысла. Имелись в виду и другие соображения: эксплуатация туземного населения и утечка пушнины за границу.
В 1910–1912 годах были посланы отряды лесной стражи для уничтожения зверовых фанз и выселения из таежных районов китайских соболевщиков.
Как только китайцев стали «прижимать» в тайге, а крестьяне начали удалять их с заимок, они бросились на мелочную торговлю. Надо поражаться, с какой быстротой китайцы сумели сорганизоваться, покрыв своими торговыми предприятиями, как сетью, весь Уссурийский край.
Китайские купцы Владивостока, Никольска-Уссурийского (ныне город Ворошилов. – Ред.) и Хабаровска кредитовали купцов в урочищах и больших селах; эти посредники в свою очередь снабжали продовольствием и предметами первой необходимости мелких китайцев торговцев, устроившихся в маленьких деревушках, расположенных на границе лесных насаждений.
В их лавках постоянно ютились искатели женьшеня, охотники и звероловы, здесь процветали курение опиума и азартные игры.
Было бы ошибочно думать, что скупка пушнины у туземного населения дело легкое. Скупщику соболей приходится ежегодно покрывать многие сотни километров, зимой ночевать под открытым небом, часто голодать и подвергаться всевозможным случайностям, с которыми всегда связано путешествие по тайге, где иногда целыми неделями нельзя встретить ни единой души человеческой.
Скупщики соболей – это народ дошлый. Алчная нажива – вот тот стимул, который заставляет их рисковать жизнью.
Очень часто предприятия их рушатся, и нередко дело доходит до человеческих жертв.
Для иллюстрации приведу два примера.
Однажды, в 1905 году, два китайца – Су Лян-тэн и Чан Сун – отправились в прибрежный (Ольгинский) район за скупкой соболей. Они захватили с собой десять ящиков ханшина
[33], который намеревались выгодно променять на пушнину.
До залива Джигит свой ценный товар они доставили на пароходе. Здесь они наняли удэхейца Сале, который должен был везти их далее на лодке, вдоль берега моря, от одного селения до другого.
Первые дни плавание их было благополучным, но, когда они подходили к реке Амгу, ветер засвежел и вскоре перешел в шторм.
К самому берегу лодка подойти не могла, потому что ветром сюда нанесло много раздробленного льда. Оценив положение, Сале надел лыжи, привязал к поясу конец тонкой веревки и по волнующейся, кашеобразной массе мелкого льда бегом добрался до берега.
Вступив на твердую землю, он привязал лыжи к бечеве, которую тащил за собой, и стал китайцам кричать, чтобы они тянули их к себе.
Китайцы поняли, что Сале предлагает им проделать то же самое. Но им жалко было расстаться с ханшином. Ведь за него можно получить много соболей! Они решили не покидать лодки, взяли шесты в руки и стали делать попытки еще продвинуться к берегу. Пока они пререкались, нашла огромная волна. Сале видел, как лодка взметнулась кверху, корма ее осела и в следующее мгновение из нее посыпались ящики. Когда волна докатилась до берега, лодка плавала среди льда дном кверху. Оба китайца погибли.
О том, каковы нравы промышленников, всегда склонных променять звероловство на охоту за человеком, свидетельствует следующий случай, имевший место в 1909 году в тайге между реками Бикином и Иманом.
На станцию Губерово прибыли два охотника. Один из них был рослый детина лет сорока, с рыжими волосами, другой – коренастый, с темно-русой окладистой бородой, лет тридцати пяти. Первый имел угрюмый характер и был молчалив, второй – степенный, но словоохотливый. Рыжеволосый говорил тихо и всегда озирался по сторонам; человек с бородой был, как говорится, себе на уме. Своими разговорами он вызывал других на откровенность и из слов собеседников делал нужные для себя выводы.
Охотники объявили в соседних деревнях, что приехали они на соболевание и намерены пробыть в тайге всю зиму.
Место, выбранное ими на реке Силане, оказалось удачным. Тут было старое зимовье. Они привели его в относительно жилой вид и затем отправились на осмотр ближайших окрестностей.
Через несколько дней они точно знали, что на реке Бэйцухе соболюют тазы, на реке Ханихезе – два китайца и на Малом Силане – один кореец.
Оба охотника вели себя очень странно: ловушек на соболя не устраивали вовсе, вставали поздно, изредка ради забавы ходили на охоту за рябчиками, после обеда отдыхали и рано ложились спать.
Прошел месяц, другой. Соболевание близилось к концу. Не сегодня завтра китайцы должны были оставить свои зверовые фанзы и с богатой добычей уйти за реку Уссури. Тогда оба промышленника проявили энергию. Они решили идти на охоту.
Дня через три они вернулись не с пустыми руками. Рыжеволосый человек принес одиннадцать соболей, сто шестьдесят девять белок и восемь колонков, а промышленник с окладистой бородой – шестнадцать соболей, сто двенадцать белок, трех выдр и одного колонка.
