Кореец острым топором отсек его, но не у самого основания, а выше. Удар пришелся наискось, вследствие чего обрубленная ветка свалилась в воду, а на стволе осталась заостренная часть ее сантиметров в сорок длиною.
Чом Ба-ги перешагнул через нее, прошел по всему бревну до комля и затем повернулся назад. В это время подгнившая кора ели не выдержала давления ноги и сорвалась с заболони
[31], вследствие чего кореец, потеряв равновесие, упал.
Заостренный сук пронзил его насквозь.
Прошел месяц, другой. О Чом Ба-ги ни слуху ни духу. Тогда сородичи пошли его искать и нашли несчастного зверолова мертвым. Он лежал поперек ели, ноги были свешены на одну сторону, конец заостренного сука торчал из спины, а по телу его, запорошенному снегом, соболь проложил себе дорогу.
Таких примеров можно было бы привести много. Я ограничусь только тремя, из которых последний ярко иллюстрирует, в какое тяжелое положение попадают иногда охотники в глухой тайге, находясь в полной зависимости от окружающего их животного мира.
Старый удэхеец Люрл, с реки Кусуна, в 1907 году рассказал мне следующий случай, который произошел с ним на реке Тахобе, когда волосы его не были так белы и глаза так плохи, как теперь.
Соболевал он на реке Цзаво, где у него была небольшая зверовая фанзочка, сложенная из накатника и обмазанная глиной. Она имела одно только окно, в которое были вставлены два куска стекла, склеенные узкой полоской бумаги. Окно это находилось почти на уровне земли, так как этой стороной фанза была несколько вкопана в землю. Вход прикрывался узкой дощатой дверью с ременными петлицами, надетыми на деревянные колышки. Никакого другого запора не было.
Как-то раз Люрл не пошел осматривать соболиные ловушки. С утра погода хмурилась, дул сильный ветер, – начиналась пурга. Удэхеец весь день провел за домашними работами, но незадолго до сумерек в фанзе вдруг сразу сделалось темно. Он взглянул на окно и увидел, что кто-то заслонил его. Тогда Люрл зажег огонь и поднес его к стеклу. То, что он увидел, заставило его задрожать от страха, быстро погасить огонь, затем тихонько подойти к двери и при помощи веревок начать изнутри запирать ее как можно крепче. В окне он увидел полосатый бок тигра. Страшный зверь, видимо, искал защиты от ветра и привалился к стене фанзы, как раз к тому месту, где было окошко.
Через щели в дверях Люрл видел, как померк солнечный свет и наступила ночь. Он сидел ни жив ни мертв и боялся пошевелиться. Как на грех, он испортил замок своего ружья и потому оставил его в селении. Первый раз в жизни он отправился в тайгу безоружным.
Когда стало светать, тигр встал, встряхнулся и отошел от окна. Люрл обрадовался, думая, что он ушел совсем. Прождав с четверть часа охотник подошел к дверям с целью снять запоры и вдруг увидел пестрое чудовище как раз против себя.
Тигр лежал на брюхе, вытянув передние лапы, и внимательно смотрел на дверь.
Безумный страх овладел звероловом. Он понял, что тигр охотится за ним. К вечеру пурга окончилась, кругом воцарилась тишина, и тогда Люрл ясно слышал, как полосатый хищник ходил вокруг фанзы, и видел лапу его в окне. Один раз тигр даже взобрался на крышу, словно желая проверить, нельзя ли как-нибудь сверху проникнуть внутрь жилища.
Еще одну ночь Люрл провел без сна, вздрагивая от каждого шороха и испуганно поглядывая на дверь и окно. На третьи сутки тигра совсем не было видно. Люрл хотел было открыть дверь и убежать, но когда он стал возиться около двери, страшный зверь одним прыжком опять очутился перед фанзой.
Люрл совсем потерял голову. Он голодал, потому что все продовольствие хранилось снаружи, в особом амбарчике на сваях.
К счастью, в это время послышались голоса. То были охотники из соседней зверовой фанзы.
Тигр тотчас скрылся в зарослях. Люрл вышел из своей темницы и увидел трех вооруженных удэхейцев с собаками. Они разложили три костра вокруг фанзы и сделали несколько выстрелов в воздух. Однако тигр оказался из трусливых и ночью, перед рассветом, задавил всех собак.
На другой день удэхейцы, обсудив положение, решили возвратиться обратно.
Прошло два месяца. Когда стали таять снега, старик Люрл с одним из своих сородичей отправился осматривать ловушки. Немногие из них пустовали, большая же часть была с добычей, преимущественно с белками, колонками
[32], рябчиками и сизоворонками; но шесть ловушек поймали соболей.
Долго ждали пойманные соболи своего хозяина, пока сойки и вороны не растащили их по частям. В ловушках остались кости да клочки шерсти.
По следам на стаявшем снегу видно было, что тигр продолжал посещать фанзу, часто ложился перед дверью и взбирался на крышу.
Такая настойчивость зверя напугала старика Люрла. Он бросил это место совсем и перекочевал на реку Чеэ-Бязань.
* * *
Прежде чем попасть в какой-либо меховой магазин, шкурка соболя претерпевает много мытарств, о которых часто не знают не только покупатели, но и сами продавцы пушнины.
С соболя шкурка снимается тотчас, как только животное убито и не успело еще окоченеть. Для этого от заднего прохода вправо и влево делается два небольших разреза по два и пять десятых сантиметра длиною каждый, и затем, осторожно действуя ножом, стараются, сколько возможно, отделить шкурку около разрезов, в особенности около корня хвоста. Потом принимаются и за самый хвост. Это процедура довольно трудная: стержень хвоста сидит очень прочно, а плотная кожа его, покрытая длинными волосами, будучи сложена вдвое, с трудом выворачивается. Чтобы совсем не оторвать хвост, действуют так: захватив одним или двумя пальцами левой руки за основание стержня хвоста, правой равномерно тянут за шкурку, пока она не сойдет. Затем берут струганую палочку такой же толщины, как стержень, и при помощи ее вновь выворачивают хвост шерстью наружу. Палочка остается в шкурке хвоста до тех пор, пока он не высохнет.
Затем тушку соболя привязывают веревкой за стержень хвоста, вешают на гвоздь (приколыш), вбитый в стену, или на ветку дерева головой книзу и снимают шкурку чулком, препарируя лапки и уши.
Орочи нос соболя оставляют на тушке. Обычай этот основан на поверье, что соболь узнает (учует), кто именно поймал его.
Человек, позволивший себе снять нос вместе со шкуркой, навсегда лишается удачи в охоте.
Китайцы едят соболя только в том случае, если нет другого мяса, а растительная пища надоела. Обыкновенно же они бросают его около фанзы, предоставляя дальнейшую заботу о нем сойкам и воронам.
Орочи и удэхейцы, опять-таки из тех же соображений, чтобы соболь не узнал, где живет виновник его гибели, относят тушки подальше от жилища, а некоторые, наиболее суеверные, даже не приносят ее домой и бросают на месте охоты. Впрочем, в китайских зверовых фанзах приходилось иногда видеть засохшие тушки соболей, повешенные в амбарах, а также хорошо отпрепарированные собольи черепа. Покидая фанзы, китайцы не уносят их с собой, но любят собирать и нанизывать на веревочку, как украшения.
