– Ну а как, милая, у тебя с географией? А то летала тут одна, вся из себя, а Тихий океан от Ледовитого отличить не могла.
– Сочиняете, – улыбнулась бортпроводница. – Это каждый четвероклассник знает.
– А мы это сейчас проверим, – деловым голосом сказал Грабок. Он покрутил по сторонам головой, достал длинную, похожую на шпагу отвертку и протянул девушке. – А ну, покажи-ка нам, где находится город Мирный?
Поискав глазами, бортпроводница показала.
– А остров Диксон?
Поднявшись на цыпочки, бортпроводница нашла Диксон.
– Ну а Землю Франца-Иосифа наверняка забыла?
Вытянувшись в струнку, бортпроводница пыталась дотянуться до северного архипелага. Грабок – весь внимание, ему только этого и надо: вся фигурка девушки как на ладони. На этом экзамен закончился.
Привезли почту, и следом подъехал автобус с пассажирами. Грабок спустился на землю: не дай бог, начнут подъезжать без колодок, повредят самолет. Грузчики стали загружать передний багажник. Надсадисто хлопали на пол увесистые газетные пачки; сбиваясь со счета, Орешкина что-то кричала парням, просила подождать. Грузчики ругались. Огурцов, чтоб вылететь по расписанию, послал Орешкину сажать пассажиров, а сам стал принимать почту.
С чемоданами, сумками, рюкзаками, авоськами пассажиры гуськом друг за другом полезли на трап. Торгашов принялся осматривать приборы, краем уха прислушиваясь к тому, что происходит в пассажирской кабине. Под тяжестью первых же ступивших на борт пассажиров самолет дрогнул и с каким-то тяжелым выдохом начал медленно оседать на хвост, но не остановился, как обычно происходило в таких случаях, а взбрыкнул, задрал нос в посеревшее небо, и Торгашов почувствовал – еще немного, и может произойти непоправимое. Он соскочил с пилотского кресла, открыл дверь. По проходу, тяжело топая коваными сапогами, плечом к плечу шли мужики. Они оттеснили Орешкину в угол, забросали ее своей поклажей, и она, размахивая руками, прыгала от одного чемодана к другому.
– Ну, куда же вы, куда, – тонко вскрикивала она, – больше трех нельзя, упадем!
– Во дает! – пробасил кто-то из пассажиров. – Еще в воздух не поднялась, а уже падать собралась.
Подчиняясь какому-то стадному инстинкту, перла в самолет человеческая масса, и Торгашов ничем не мог помочь Орешкиной, находясь в другом конце самолета. Он боялся сдвинуться с места, сделаешь шаг – и самолет, лишившись противовеса, сойдет с мертвой точки и упадет на хвост.
– Прекратить посадку! – с тоской поглядывая на балансирующую около входной двери ступеньку от трапа, на которой столпились, ожидая своей очереди, пассажиры, закричал он. – Не пускай ты их, упадем!
Услышав голос командира, Орешкина прыгнула через чемоданы и попыталась грудью закрыть входную дверь. Да не тут-то было. Через секунду, оттолкнув ее головой, в самолет залез мордастый парень и, не обращая внимания на писк бортпроводницы, зашагал по проходу, отыскивая место поудобнее. Орешкина, поняв, что так удержать невозможно, каким-то немыслимым кошачьим движением развернулась на месте и, упершись в дверь руками, стала спиной выталкивать напирающих пассажиров. Но остановить измученных тесным аэровокзалом, туманными обещаниями, беспрестанными задержками бесправных северных пассажиров, у которых при виде самолета, похоже, замкнуло в голове, оставив одну-единственную мысль – занять место, было невозможно. Какая-то бабка, обнаружив перед собой возникшее препятствие, встала на колени, словно штору, откинула в сторону юбку Орешкиной, толкнула в самолет длинный чемодан и сунула следом голову. Оглушенная командирским голосом и, уже не понимая, что делает, Орешкина прижала бабкину голову ногой. Старушка дернулась раз-другой и сдавленным голосом зашипела:
– Да отпусти ты, холера. Слышишь, отпусти. Ох, господи, да за что наказание такое!
– Отпусти бабку! – заорал Торгашов. – Ты что делаешь?
Орешкина вздрогнула, мельком глянула в сторону командира, оттолкнув кого-то от двери, освободила себе место на трапе. Старушка, не поднимаясь, на четвереньках вползла в самолет и, перекрестившись, бочком шмыгнула на свободное кресло. Наученные горьким опытом, пассажиры волновались не напрасно. Как всегда, дежурная привела их сверх нормы, пыталась уговорить взять лишних, но выбрала для этого неподходящий момент: еще свежи были впечатления от безобразной посадки в самолет, и Торгашов отказал.
Грабок захлопнул дверь. Оправившись от потрясения, Орешкина прошлась по проходу, всем своим видом показывая: уж теперь-то она спуску не даст.
Летчики запустили двигатели, погрели их и, вырулив на взлетную полосу, поднялись в воздух. Словно стесняясь показать городу закопченное брюхо самолета, едва набрав положенные двести метров, отвернули в сторону.
Вскоре справа по курсу обозначилась крохотная полоска, она поползла в разные стороны. На самой середке проклюнулась крохотная, размером со спичечную головку, алая точка и, точно сломав невидимую перегородку, разделяющую день и ночь, полыхнув нестерпимым пламенем, выбралась наружу. На секунду Торгашову показалось, из-за горизонта выкатилось не солнце, а раскаленный металлический шар, и темная гигантская чаша земли, качнувшись на невидимых весах, начала медленно спускаться вниз. Он вдруг почувствовал: все заботы, волнения остались позади, будто их и не было вовсе, они остались там, в темноте, отсеченные набравшим силу светом, оставив его наедине с огромным наплывающим на самолет миром, и лишь где-то далеко вдали дремал в нем сторож, который, связывая все в единое целое, вполуха следил за гулом моторов.
В пилотскую кабину постучалась, даже не постучалась, а поскреблась Орешкина. Грабок открыл дверь.
– Товарищ командир, пассажиры спрашивают: сколько будем лететь? – достав из кармана блокнотик, деловым голосом спросила она, нацелившись в него острым карандашом.
– К вечеру долетим, – улыбнувшись, ответил за Торгашова второй пилот Огурцов. – Два часа до Киренска, потом столько же до Ленска, а там совсем пустяк – чуть больше трехсот километров.
Орешкина записала все, что ей сказал второй пилот, и уже хотела выйти из кабины, но тут подал голос бортмеханик.
– Анна Николаевна, как ваше самочувствие?
– Нормально. Немного, правда, испугалась, – глянув на Торгашова, ответила Орешкина. – Лезут и лезут.
– То-то и оно, лезут, – поднял палец бортмеханик. – Я же говорил, работа ответственная. Это тебе не детский сад, тут надо держать ухо востро.
Бортпроводница обиженно заморгала глазами, и Торгашов, зная, что Грабок может ни за что обидеть девушку своими плоскими шуточками, прервал бортмеханика.
– Мог бы и помочь, – сказал он. – Девушка летит в первый раз.
– Это каким же образом? – поинтересовался бортмеханнк. – У меня своих обязанностей полно.
– Очень просто, – влез в разговор Огурцов, – встал бы около заместо шлагбаума. Ну а когда пассажиры наперли, мог бы лечь, такое бревно не сразу обойдешь.
