В дом лесника вернулись, когда стемнело. Сергей из машины пошел на сеновал, его никто не остановил. Как был в одежде, так, не раздеваясь, упал на расстеленный тулуп. Ему хотелось поскорее забыться, выбросить из головы сегодняшний день.
– Ты что, спишь? – разбудил его голос брата. – Брось притворяться, знаю: не спишь… Ну, чего молчишь? Ты на меня за Брюхиных не злись. Сам виноват. Женька, он ведь тоже дух добрый, мог бы влепить тебе. Нашел бы чем объяснить. Сказал бы, в порядке самообороны. Хорошо еще все так кончилось. Есть Бог – грех отвел. Тебе, конечно, с ними детей не крестить. А вот мне… Ритка, сам знаешь, им неродная. А Алексей Евсеевич помогает нам. Одним трудно. Это только кажется: летчик – полный карман денег, а на самом деле… Приехал из училища, назначили оклад восемьдесят пять рублей, с коэффициентом – сотня. А ведь молодой, одеться хочется, а тут хватало ровно на автобус, да чтоб с голоду не подохнуть. Хорошо, еще форма, так бы и ходил в чем придется.
– Проблемы: у кого щи жидкие, а у кого бриллианты мелкие, – поглядывая в темноту, сказал Сергей. – Если так плохо было, шел бы в другое место. Что, другие лучше жили? Или ты хотел сразу все: и форму, и хлеб с маслом. Так не бывает. Плачешься… Откуда это в тебе?
В темноте повисла тишина. Не ожидал, видно, Петька таких слов.
– Да ты меня не понял, – свистящим шепотом вновь заговорил Петр. – Я не плачусь, а говорю то, что есть. Мы все родителям верим и надеемся, что будем жить лучше. А что на самом деле получается? Приходится начинать с нуля. А вот у других есть задел. Им предки и квартиру, и кое-что еще в придачу оставляют. А мы…
– Ты что, отцу с матерью счет хочешь выставить? – перебил брата Сергей. – У отца ни машины, ни квартиры, ничего, кроме нас, не было, но перед соседями не плясали. Бедно жили, но весело, – и, подумав, что брату должно быть горько слушать такие слова, решил пощадить его самолюбие: – А ты можешь гордиться – выучился, летчик. И все своими руками, своей головой.
– Да не все, – так ничего и не поняв, гнул свое Петр. – Брюхины помогли. Не взял бы Ритку, подыхать мне в Релке. Какой там дом… Продавать на сторону – рублей пятьсот, может, и дали бы. Развалюха. Единственное – огород. Фактически не дом, а огород продал.
– Ну и сколько Брюхины тебе отвалили?
– Пару кусков.
– Петя, в кого ты такой неловкий? Мог бы и больше попросить. Только Брюхины не тебе, Ритке дали. Ты за них сполна отработаешь, – уже не смягчая, начал хлестать брата Сергей. – Или я ничего не понимаю в наших родственниках.
Нет, хватит, остановил он себя. Так они ни до чего хорошего не договорятся. Мало того, проснутся завтра врагами. Этого еще не хватало. Да и не лучше ли будет не хлестать брата, а пожалеть его?
– Родителям надо памятник, – помолчав, предложил мировую Сергей. – Я позавчера был на кладбище.
– Да, да, обязательно, – подхватил Петр. – Я как раз собирался…
– Давай не будем больше откладывать. Договорились? Приедем домой и закажем, а лучше сами сделаем. Мне приходилось, научили.
– Я что, я хоть завтра, цемент, мраморную крошку, все достану, на машине привезу.
– Вот и хорошо.
Они долго молчали, но ни один не засыпал.
– Зря ты психанул, – вдруг сказал Петр. – Дадут нам козу, а остальное, что сегодня убили, меж собой поделят. Такой у них обычай.
– Пусть возьмут, – устало, будто он старший, а не Петр, отозвался Сергей. – Не жили богато, нечего начинать. – И подумал: «Эх, Петька, Петька. В кого ты у нас такой?» Отец не стал бы стонать, выгадывать, выпрашивать себе кусок. Зато сохранял в себе нечто большее, чего не обменяешь на мясо, – независимость. За это одни любили, другие ненавидели. А убить на охоте, оказывается, просто… Можно случайно, а можно и не случайно. И если хорошо спрятаны концы, не найдешь, пожалуй.
Утром пошли за козами, которых оставили в ключе. И не нашли. Ночью приходил медведь, полакомился свеженинкой, остатки перепрятал в другое место, утащил туши на гору и завалил мхом да валежником. Постреляли для острастки в воздух и злые вернулись в поселок.
– Поохотились называется, – ругался Алексей Евсеевич. – Да меня с такой охотой из дома выгонят.
– А мне и этого хватит, – глянув на свой мешок, сказал Дохлый. – Мать рада будет, тысячу раз спасибо тебе, Алексей Евсеевич, скажет. И ребят в редакции угощу. Может, и снимок какой через газету пропущу.
– Нам реклама не нужна, – хмуро сказал Аркадий Аркадьевич.
– Понял, никакой рекламы, – по-военному отчеканил Гришка.
Сергей свою долю отдал Брюхиным.
– Мне много не надо, а вам сейчас понадобится. Можете считать – это мой подарок на свадьбу.
Взяли без всяких благодарственных и извинительных слов, как будто так и надо. Он почему-то так и знал – возьмут. И после того как взяли, ему стало легче: вроде бы как откупился за выстрел в Женьку. И лишь позже понял: нет, такие вещи не забываются и не прощаются. Многое мешало этому. Тут и дом, и отец, и Анька. Ниточка, протянувшаяся между братом и Брюхиным, держалась на Петькином смирении и покладистости. Слишком тонкая, чтоб соединить дома, она покрепче каната связала по рукам брата.
Дома их встретила Рита, по-родственному обняла Сергея. Он был не готов к такой встрече, напрягся и покраснел, она, почувствовав, что он не допускает до себя, смутилась, но быстро справилась с собой, потянула за рукав от порога.
– Слава Богу, живой, – с улыбкой сказала она. – А то мы чуть с ума не посходили. Ни слуху, ни духу. Рассказывай, что там с тобой приключилось?
– Да так… – смущенно ответил Сергей. – В госпитале залатали, говорят, даже летать могу.
– Ничего, маленько, – заметил Петр. – Проникающее ранение грудной клетки с повреждением легкого. Но ты бы видела, Рита, как он стреляет. Блеск! Аркадий Аркадьевич его сразу к себе в артель зазывать стал.
– Почему он не заехал? Давненько я его не видела, – заметила Рита. – Он мне дубленку обещал достать. Ну что, Сережа, раздевайся, будь как дома и пошли на кухню, поможешь мне картошку чистить.
Настороженность, сидевшая в Сергее, обвалилась, как сосулька под солнцем. Он вдруг поймал себя на мысли, что страдает тем же, в чем пытался на охоте обвинить брата и Женьку Брюхина. Ему хотелось, чтоб все жили и поступали, как того желает он, отсюда и скорый суд, и непонимание. Ну разве можно сердиться на Риту? Вон, беспокоилась за него и сейчас подошла первая. Нет, пенять на других не надо, если у самого рожа кривая.
Петька начал освобождать холодильник, но делал все бестолково: разбил тарелку, на пол полетели бутылки, банки. Затем достал нож и стал разделывать мясо. Часть уложил в холодильник, часть унес к соседям. Вернувшись, начал помогать Рите накрывать на стол.
– Свихнулись они на этой свадьбе, – протирая салфеткой фужеры, сказала Рита. – Кого удивить хотят? Не понимаю.
– Как кого, Барабу! – откликнулся Петр. – Каким бы Алексей Евсеевич большим стратегом и тактиком ни был, дальше своего болота не смотрит.
