На свое горе натолкнулась на него Гришкина мать, притащила старателя в землянку, отскребла от грязи. Благополучно перезимовав на Релке и смастерив очередного Дохлого, Яшка весной укатил на свой разлюбленный север. На Релке он объявился на следующую осень баловнем судьбы, которому подвалил фарт. Погуляв неделю-другую, решил он удивить Релку и рядом с землянкой затеял строить огромный двухэтажный дом. Навез бревен, нанял релских мужиков, те быстренько собрали сруб, но Яшке вновь попала шлея под хвост, вновь из Песочных Ям понеслись разудалые песни, шатаясь и ломая заборы, загулял случайный народ. В конце Гришкиной матери пришлось бегать по соседям собирать Яшке на билет до Бодайбо. Выручили Брюхины, дали денег, и Яшка, оставив жену с животом, надолго исчез с релских улиц.
– Ты, Женька, не обижайся, – сказал Гришка, швыркая носом, – но барабинские его уважают, ну а раз уважают, значит, боятся. Он никогда не задается.
– А я задаюсь? – вскипятился Брюхин. – Ты бы лучше сопли выбил. Смотреть противно.
– Ребята, не надо ругаться, – вмешался Сергей. – Пусть будет Женька. У него есть книга по каратэ. Нас обучать будет. И вообще, нам не только войско нужно. Еще можно организовать ансамбль. А что? – Сережка улыбнулся. – Гришка на барабане, Женька на аккордеоне, а я на балалайке. Сила!
Все дружно рассмеялись. Шутка понравилась.
– Ну ты, Рябой, брось за других решать, – еще больше разозлился Брюхин. – Мне подачек не надо. Вот что я вам скажу: ничего у вас не выйдет – одна болтовня. Как били, так и будут бить. Тоже мне, Минины и Пожарские нашлись – «войско», Русь. Релка – дыра была, ею и останется.
– Ну а ты, ты что, не релский? – спросил Сергей.
– Я, – Женька ткнул себя в грудь, – допустим, релский. Что мне, гордиться этим? Ну, хорошо, соберем кодлу, побьем барабинских, те наберут кодлу побольше, позовут Мельницу, Мылзавод и задавят. Против лома нет приема.
– Если нет другого лома, – вставил кто-то из ребятни.
– Это еще посмотрим, кто кого. Ты-то что предлагаешь?
– Я, – Женька хмыкнул. – Я предлагаю послушать маг. У меня есть новые песни Высоцкого.
– Можно, конечно, послушать, – заколебался Дохлый. – Я не против.
– Ну а как быть нам? – спросил Сергей.
– Вам, – Женька на секунду задумался, – вам расходиться по домам. Языки почесали – хватит. Кто хочет, пошли со мной. А насчет карате… Махайте лучше кулаками по-крестьянски – веры больше. За карате деньги платить надо. Ну, поднимите руку, у кого они есть?.. Нет таких? Тогда пошли, я включаю Высоцкого бесплатно.
Но никто не тронулся с места. Ссоры, подобные этой, были и раньше, привыкли. Но сегодня Женька перегнул палку, он не Дохлого – всех обидел. Нашел чем кольнуть – деньгами.
Брюхин понял: идти за ним не желают. Слабая улыбка мелькнула у него на лице, он соскочил с бревен.
– Давайте, давайте. Рябой вас не в ополчение, а в баптистскую секту затянет. Посмотрите.
– Пусть идет, – сказал Дохлый Сергею. – На него нельзя надеяться. Помнишь, у меня на Ангаре ногу свело? Я ему: помоги, а он – к берегу.
Сергей молчал. Он хорошо помнил тот случай. Дохлый переоценил свои силы, потянулся за Брюхиным. Заплыли далеко, за теплую иркутную воду, аж до самой ангарской синьки. И вдруг Гришка заорал, захлопал по воде руками. Думали, балуется. Но, когда Сережа подплыл к нему, тот, выкатив по пятаку глаза, обхватил ему руки мертвой хваткой. На счастье, подвернулась моторная лодка. Никто не осудил тогда Брюхина. Ангара – не Курейка. Ругали Дохлого: не можешь плавать, барахтайся у берега. Но что-то все же изменилось. Женькино лидерство пошатнулось. А на чем оно держалось? У Женьки всегда водились деньги, отец ему ни в чем не отказывал, и, надо сказать, Женька их не жалел, давал на кино, брал на всех мороженое. И никогда не напоминал, мол, отдавайте. Когда имеешь деньги, можно кое-что себе и позволить, зная, все вернется с процентами. Но с теми, кто не соблюдал установленные им правила, Женька обходился круто: переставал разговаривать, делая вид, что человека не существует на свете. И на многих это действовало, заискивали перед ним. Бороться с Брюхиным было сложно и интересно. Он был на голову выше остальных, много читал, почти всегда был в курсе всех событий, имел свое мнение, и Сергею порой казалось, что Брюхин гораздо старше его, хотя они одногодки. В решающие моменты Женька использовал Дохлых, те были ему преданы. И вот впервые Дохлые предпочли не Брюхина, а Сергея. Что поделаешь, улица живет по своим законам, здесь ничего не забывают и не прощают. Возможно, сказалось и то, что как раз перед этим, после очередных своих гастролей, ревнивый до потери памяти Яшка-старатель учинил Гришкиной матери разгон, и она спряталась от разгневанного супруга у Рябцовых. Яшка явился следом и начал бить стекла. Насилу утихомирил его Сережкин отец, закрутил руку и головой окунул в бочку с водой. Попускал Яшка пузыри – утих. А на другой день, застеклив в том и другом доме окна, пили мировую и орали военные песни.
– Ладно, как-нибудь разберемся, что можно, что нельзя, – сказал Сергей. – Докажем не только им, – кивнул в сторону Барабы, – но и своим, что мы чего-то стоим. Ничего, у нас будет так, как еще ни у кого не было.
Пожалуй, это были звездные часы его детства. И начались они с подготовки к войне с Барабой. Первым делом соорудили в лесу штаб, затем вокруг Релок создали базы. Натаскали в них из Песочных Ям камней. Дальше – больше. Брат Петр, умная голова, подсказал: чем квасить друг другу носы, лучше обыграть барабинских в футбол. Появилась футбольная команда. Деньги на форму заработали сами – пилили дрова, разгружали вагоны. Затем среди кустов нашли сухое место, срезали кочки, поставили штанги. Сергей попросил брата, и он достал книги по боксу и самбо, а вскоре принес книги о каратэ. Летом занимались сами, а осенью многие записались в секции: кто в бокс, кто на борьбу.
Ребят из предместья брали охотно: выносливые, неизбалованные, они хорошо держали удар, не жалели ни своих, ни чужих ног в хоккее и в футболе, выворачивали и ломали руки в борьбе вольной и классической. Случалось и наоборот, ломали им, но они не бегали жаловаться. Главная мечта – попасть в сборную. Но чаще всего попадали за решетку. Тренеров мало интересовало, чем занимаются их воспитанники дома, главное – результат на соревнованиях. И многие совершенствовали приобретенные навыки. На танцах собирались стаями, кидались друг на друга: рабочедомские – на маратовских, новостроевские – на мясокомбинатовских, Мельница – на Барабу. Били уже с понятием в печень, в сплетение, в челюсть. Их приучили не жалеть, на тренировках им вдалбливали: в следующий круг выходит сильнейший. Следующим кругом для многих становилась колония. Оттуда уже возвращались профессионалами с изломанной судьбой и пещерным взглядом на жизнь. До поры до времени релские избегали этой участи – может быть, спасало болото.
Сергей гордился тем, что у них появилась собственная библиотека – более тысячи книг насчитывала она. Собирали везде, где только можно. Нет, не все шло гладко, случалось, ругались и дрались меж собой. Непростое это дело – собрать в кулак разношерстную шпану. Уже там, в Афганистане, он не раз вспоминал то время. Старались восполнить то, что у других было с избытком. Но они не чувствовали себя обделенными. Если чего-то не имели, не беда, зато у них был свой, не похожий ни на какой более мир: заросли боярки, тальника, свои укромные поляны, озерки, остатки высокой железнодорожной насыпи, которую они меж собой называли валом Чингиз-хана. Была даже своя часть Иркута.
