– А мне по барабану, что старьё, – возразил Петька. – Я этого сталкера давно скачал, и даже забыл про него, а недавно вот вспомнил. Санёк, а ты «Зов Припяти» тоже так можешь?
Саня погрустнел. Ну вот зачем прямо на больную мозоль?
– Да не встала она у меня. Вылетает с ошибкой какой-то. Прикинь, и диск лицензионный, и ноут не древний, по железу должна тянуть…
Ему посочувствовали. Особенно Петька – тот, видимо, помнил случай на физре и ощущал некоторую благодарность.
А вот чего Репейников не знал – это про два разговора в тот четверг. Короткий и длинный.
Короткий – это с Максом Снегирёвым. После физры, когда выходили из раздевалки, он пристроился к Сане и шепнул:
– Ну и на фиг это тебе? С Динамометром обострять не советую.
– С кем? – не сразу врубился Саня.
– С Динамометром, ну, Николаем Геннадьевичем, – пояснил Макс. – Его так прозвали, потому что он каждый год в сентябре и в мае всех заставляет динамометр жать и у себя в блокноте пишет, у кого как сила за год выросла. Ты не думай, что раз он не орёт и не ругается, то с ним можно борзеть. Он вот с тобой вроде как нормально побазарит, а потом бац – и разбор на педсовете, или за четверть поведение снизят, или ещё чего. Он злопамятный почище Борова. И главное, ты чего завёлся-то? Ради кого? Тебе Репей что, друг, брат?
– Да какая разница? – честно удивился Саня. – Просто вот чтобы в трусах – это ж беспредел. Тебе бы так понравилось?
– А я форму не забываю, – возразил Макс. – Короче, я тебя чисто по-дружески предупредил, а дальше как знаешь.
А вот второй разговор был совсем иным. Когда толпа семибэшников после седьмого урока скатилась в раздевалку, Саню окликнули:
– Саша Лаптев, можно тебя на минуточку?
Да, это была она, Антонина Алексеевна.
– Ага! – ответил он, комкая лямку рюкзака. А что ещё ему оставалось ответить?
– Пойдём-ка ко мне, – велела завуч и повела его на третий этаж, в кабинет английского языка. Попутно выяснилось, что преподаёт она старшеклассникам и Саню начнёт учить только с девятого класса. «Если только мы не свалим из Москвы раньше», хотел сказать он, но на всякий случай промолчал.
– Садись, – указала Антонина Алексеевна на первую парту, а сама опустилась в учительское кресло. – Ты догадываешься, о чём я хотела с тобой поговорить?
– Нет! – сделал Саня честные глаза. – А что-то случилось?
– Случилось, – кивнула Антонина Алексеевна. – Я в курсе того, что было у вас на уроке физкультуры. Пойми, Саша, я не собираюсь тебя ругать. Ты, в общем-то, не сделал ничего плохого. Да, спорил с учителем, но не грубил же. Я не ретроград, я не считаю, что дети никогда не должны спорить с учителями. Собственно говоря, как у представителя администрации гимназии, у меня нет к тебе претензий. Но вот чисто по-человечески хочу предостеречь. Видишь ли, совсем не всё равно, ради чего спорить. Допустим, тебе несправедливо поставили плохую оценку, или обвинили в том, в чём ты заведомо не виноват, или, ещё хуже, ударили… ты не думай, это я так сказала, для примера, у нас в гимназии такого быть не может. В общем, когда ты ощущаешь, что нарушены твои права, ты можешь – разумеется, в корректной форме – их отстаивать.
– А если не свои? – осторожно спросил Саня.
– Вот! – подняла палец Антонина Алексеевна. – Именно это я и имела в виду. Понимаешь ли, когда ты вступаешься за других людей, если тебе кажется, что их несправедливо обидели – ты очень рискуешь. И даже не в том дело, что сам можешь, как у вас говорят, попасть под раздачу. Хуже другое – есть опасность вообразить себя народным заступником, тебе будет это нравиться, тебе будет приятно выглядеть героем в глазах ребят… и вот это может очень плохо кончиться, причём не только для тебя. Знаешь ли, сколько в мировой истории было таких пламенных борцов… а кончалось дело кровью. Или их казнили, или они, дорвавшись до власти, начинали террор.
– Ага! – понял Саня. – То есть если я сегодня сказал Николаю Геннадьевичу, что нельзя вот так с Петькой, то завтра мне отрубят голову, или я её отрублю миллиону человек?
– Ну зачем же так грубо? – взмахнула ресницами завуч. – Это может всё быть в других формах, и не прямо уж так завтра… но пойми, очень многие деятели, причинившие людям массу зла, именно с таких благородных порывов и начинали. Поэтому надо быть поосторожнее с этими порывами… десять раз подумать, а надо ли выступать, а каковы могут быть последствия… и для тебя, и для того, кого ты решил защитить. Вот, кстати, через год вы по литературе будете проходить «Дон Кихота» Сервантеса, там есть такой эпизод, когда Дон Кихот решил защитить мальчика…
– Антонина Алексеевна, я читал, – вставил Саня. – Довольно нудная книжка, если честно, но мама заставила. Я понимаю, про что вы. Что от его защиты тому парню стало только хуже… Но почему Петьке-то Репейникову будет хуже от того, что я Николаю Геннадьевичу сказал, что нельзя вот так?
– А что ты знаешь о Пете Репейникове? – усмехнулась Антонина Алексеевна. – Откуда ты знаешь, что у него за семья, какова там ситуация, чем ему может аукнуться двойка по физкультуре, особенно с записью в электронный журнал? Он ведь не просил тебя его защитить, это ты сам решил, что для него лучше. А если ты решил неправильно? А если он вместо благодарности проклинать тебя будет? Пойми, я не конкретно про этот случай, а вообще. С Репейниковым ладно, я семью знаю, вполне благополучная семья… но вот очень многие, если бы ты их начал так выручать, как Петю, сильно бы на тебя обиделись… потому что ты сделал бы им хуже, сам о том не догадываясь. Ты понимаешь меня?
– Понимаю, – кивнул он. – Не зная броду, не суйся в воду.
– Вот-вот! – обрадовалась завуч. – Очень к месту!
– Но если не войти в воду, то и брод не нащупаешь, – продолжил Саня.
Антонина Алексеевна скривила губы.
– Саша, фантазировать на тему пословиц можно до бесконечности, но, надеюсь, ты меня понимаешь. В данном случае всё окончилось нормально, Петя получил свою двойку и уж как-нибудь объяснится с родителями, это их семейное дело. С Николаем Геннадьевичем я поговорю, и надеюсь, подобных скользких моментов более на его уроках не возникнет… при том, что формальных нарушений за ним всё-таки не было. Но вот о чем я тебе сказала, ты всё-таки обдумай.
– Обязательно! – согласился Саня, после чего был отпущен.
…Конечно, об этом разговоре Петьке знать не следовало, да, в общем, и никому. Он даже папе не стал рассказывать. В конце концов, ничего же не случилось.
3.
…Разговор про «С.т.а.л.к.е.р. а» как-то увял, и Саня всё с той же недопитой колой отправился дальше, куда ноги вели и глаза глядели. Оказалось, и те, и другие вели к Снегирям, которые выбрались на лоджию и спокойно себе курили.
Сане тут же вспомнились мамины наставления:
– Только помни, что ребята незнакомые, может быть всякое: и сигареты, и пиво, и даже кое-что похуже. Ведь это уже седьмой класс, уже может быть что угодно, вплоть до наркотиков! Обещай, что как только увидишь нечто подобное, немедленно отправишься домой!
