Председатель ВЧК посмотрел в спину Петерсу. Рука сама собой потянулась к груди, перекреститься. Но тут же замерла, так и не поднявшись к сердцу.
* * *
Кучера разместили в автомобиле на заднем сиденье, между Сашей и солдатом из взвода тюремной охраны. Солдатик на всякий случай привязал руку кучера к своей, чтоб, как он пояснил, «не утек». Озеровский устроился на переднем сиденье авто, рядом с водителем.
Дом на Васильевском нашли сравнительно быстро. Кучер чуть не подпрыгнул, увидев его.
– Вон, – заорал во все горло, – вот он! И зверюки на крыльце. Все, как говорил.
Аристарх Викентьевич приказал водителю остановиться, спрыгнул на тротуар, огляделся, зафиксировал в памяти местность, после чего поднялся по ступенькам к двери, постучал.
Мичурин хотел пойти вместе со следователем, но только мысленно махнул рукой: ну его, пусть сам топает. Юноша еще был зол на начальство. Впрочем, данное состояние не помешало ему с любопытством посмотреть за тем, что происходило на крыльце. Саша увидел, как кто-то приоткрыл дверь, однако кто – мужчина или женщина – рассмотреть из-за спины старика не удалось. Прошло минуты две. Дверь захлопнулась.
Аристарх Викентьевич, странно медленно, будто о чем-то сильно задумавшись, спустился к авто. Потер морщинистый лоб, сильно потер, так, что остались следы от пальцев. После чего снова взобрался на свое сиденье.
– На Гороховую, в ЧК. Потом на Фонтанку, – приказал водителю, даже не обернувшись к Мичурину. Словно забыл о его присутствии.
* * *
Траурная процессия, провожавшая в последний путь Моисея Соломоновича Урицкого, растянулась на несколько верст.
Поначалу гроб с телом убитого председателя Петроградской ЧК выставили для прощания в Таврическом дворце. А днем похоронная процессия, состоящая из делегированных партийцев от заводов, фабрик, учреждений, армии и флота, под рев броневиков, тронулась к Марсову полю. Обитый кумачом, дубовый гроб с телом Моисея Соломоновича везли на белом катафалке, в сопровождении всадников, одетых в черное военное обмундирование. Повсюду вдоль шествия алели красные знамена, флаги, кумачовые транспаранты… Процессия растянулась на несколько кварталов, поэтому, когда гроб под звуки оркестра подвезли к кладбищу, живая очередь тянулась еще минут сорок. В небе кружили аэропланы. Внутри траурного шествия грохотали металлом броневики.
Рядом с будущей могилой товарища Урицкого ночью соорудили деревянную трибуну, с которой должны были сказать прощальное слово представители новой, революционной власти.
Глеб Иванович, шедший среди членов делегации от ПетроЧК, нет-нет да и оглядывался по сторонам: для контрреволюции такая масса народа – идеальный шанс. В такой толпе можно в один момент ликвидировать всю верхушку большевистской власти в Северной столице. Достаточно кинуть бомбу с верхнего этажа.
– Боишься? – послышалось за спиной. Глеб Иванович обернулся на знакомый голос.
Красивый рот Варвары Николаевны искривился в усмешке.
– Не думала, что ты из пугливых.
– А ты у нас смелая? – Чекист поднял голову, кивнул в сторону ближайшего чердачного окна. – Какое отличное место для стрелка! И какой обзор! А вон из того окошка, – новый кивок головой, – можно бросить динамитную шашку. Прямо под ноги. А ты уверена, что через два дома нас не ждет пулемет, установленный вон на том чердаке… – Рука Бокия указала направление. – Замечательное место для обстрела, лучше не придумать. Всех скосит одной очередью. И бежать некуда: ни одной подворотни. Как думаешь, те чердаки проверяли?
Едкий оптимизм моментально улетучился с женского лица. Уж кто-кто, а Варвара Николаевна, как никто другой, знала, насколько товарищ Зиновьев халатен в вопросах безопасности. И невольно спряталась за спину Бокия.
Глебу Ивановичу только и оставалось, что усмехнуться: чекисты, мать вашу…
Бокий хотел закурить, но передумал. Как-то глупо бы он смотрелся с папироской на прощальной процессии. Пришлось терпеть всю дорогу.
По странному стечению обстоятельств Моисея Соломоновича Урицкого приходилось хоронить на том самом месте, откуда готовилось его убийство: именно на Марсовом поле, перед совершением преступления, Леонид Канегиссер взял напрокат велосипед.
Гроб сняли с катафалка, перенесли на специально установленные деревянные «козлы». Толпа окружила «домовину» с убиенным. Крышку гроба поставили рядом с гробом. Бокий со своего места прекрасно видел желтое, с коричневыми трупными пятнами лицо Моисея Соломоновича в обрамлении увядающих цветов.
К гробу подошел Зиновьев. Долгим, театральным взглядом посмотрел на покойника, смахнул со щеки никому не видимую слезу, прошел к трибуне.
– Счастлив тот, – разнеслось вскоре над полем, – кому суждено принести свою жизнь в жертву великому делу социализма! Счастлив тот, кто отдает всего себя делу будущего! И лишь нам, живым, тяжело провожать в последний путь самых преданных делу революции товарищей! Таких, как Моисей Соломонович Урицкий! На долю товарища Урицкого выпала самая тяжелая работа в революции – борьба с ее внешним и внутренним врагом. И он с этой работой справлялся прекрасно! Не зная ни дня, ни ночи, стоял на своем посту наш дорогой товарищ…
Глеб Иванович огляделся, однако Доронина не увидел. Договаривались встретиться здесь. Что его могло задержать? Странное, конечно, место для встречи, однако сейчас было не до сантиментов. Озеровский сегодня работает с кучером, но вот матрос должен был прийти.
– Расправа, самая беспощадная расправа со всеми, кто выступит против дела революции! – тем временем неслось над Марсовым полем. – Какие бы препятствия ни стояли на нашем пути, победа будет не за Канегиссерами, а за Урицкими! Не за капитализмом, а за ленинизмом, ведущим нас к установлению коммунистического строя во всем мире!
Толпа взорвалась. Со всех сторон неслось до трибуны: «Ура!», «Бей гадов!», «Вешать их, вешать!» Прямо перед трибуной выплеснулся транспарант с коряво, вкривь и вкось написанным красной краской на черном фоне полотнища воззванием: «Пуля в лоб тому, кто против революции!»
Резким движением руки Зиновьев остановил многоголосый вопль.
– Мы вступили в иную эпоху! В эпоху, в которой нет ни рабов, ни рабовладельцев! Но за эту эпоху мы должны драться! Мы должны отстоять свою свободу и независимость! И даже пролить за нее кровь. И если нужно нам стать террористами во благо этой эпохи, мы станем террористами! – Григорий Евсеевич вскинул над головой сжатую в кулак руку. – Да здравствует красный террор!
На этот раз толпа взревела.
Бокий вздрогнул. Подобного от Зиновьева он не ожидал. Точнее, не ожидал сейчас.
Сзади кто-то тронул руку. Глеб Иванович обернулся. Доронин.
* * *
Расположившись на заднем сиденье авто, на котором к вокзалу приехал Петерс, Феликс Эдмундович приказал везти его в Кремль, после чего извлек из кармана докладную чекиста. Спустя три минуты Дзержинский отдал приказ ехать медленнее. То, что он в данную минуту держал в руках, заслуживало самого пристального внимания. Особенно некоторые места.
