– Помощник Моисея Соломоновича, если я не ошибаюсь, Александр Соломонович Иоселевич?
Сашины брови вторично вскинулись в удивлении: еще один Соломонович?
– Он самый, – утвердительно мотнул головой швейцар.
– А что в тот момент здесь делал товарищ секретарь? – Озеровский не давал старику возможности передохнуть. Брал напором.
– Как что? Шел к себе, наверх. На службу.
– Ясно. А охрана у входа когда была снята?
– Так минут за десять до приезда Моисея Соломоновича. Сверху вызвали. Чтоб помочь…
– Кто вызвал? – на сей раз Мичурин своим вопросом опередил Озеровского.
– Так я ж говорю, товарищ Иоселевич приказали… По их, так сказать, личному распоряжению.
Аристарх Викентьевич напрягся. Весь прошлый опыт следователя сейчас кричал о том, что нет случайностей, когда одна деталь всплывает в деле не единожды. Особенно, если данная случайность имеет живой облик и носит конкретную фамилию. Но то, что было произнесено стариком швейцаром, еще ни о чем не говорило и уж тем более ничего не доказывало. Пока оно только настораживало.
– А для чего секретарю понадобилась охрана? – тем временем поинтересовался Саша.
– Мебель перенести. В другой кабинет.
– Мебель оставим в покое, – Озеровский снова взял инициативу в свои руки. – Убийца раньше приходил в здание комиссариата? – Аристарх Викентьевич, заложив руки за спину, встал напротив старика. – Врать не советую. С Канегиссером вы были прекрасно знакомы еще с тех времен, когда тот был секретарем у господина Керенского. Итак, в последние дни он бывал здесь, в этом здании, незадолго до покушения. Да? Или нет?
– Но я вашим товарищам…
– Да? Или нет?
– Да, – узкие старческие плечики вмиг рухнули, – приезжали-с. Несколько раз.
– Когда?
– Дни не помню. Точно в июле. В конце. И еще раз в августе. За неделю до…
– До чего? До убийства?
– Совершенно верно.
– Дату дня приезда помните?
– Простите, запамятовал. Но то, что неделю тому назад, верно!
– К кому в последний раз приезжал Канегиссер? – Озеровский бросил взгляд на Мичурина, но тот был спокоен, видимо, еще не совсем понимая, куда может завести ниточка, которую только что потянул следователь. – Говорите.
Старик молчал. Только губы слегка дрожали.
– Итак, Канегиссер приезжал… – начал было за швейцара Озеровский и… замолчал, потому что испытал тот же самый испуг, что и старик. Однако продолжить фразу все-таки было нужно, и непослушные губы произнесли: – Приезжал к Урицкому? – Старик молчал. – Или к Иосилевичу?
Старческая голова обреченно опустилась.
Озеровский сквозь моментально образовавшуюся сухость во рту с трудом выдавил из себя:
– Сколь долго он пробыл у Александра Соломоновича?
– С час. Может, меньше.
– Понятно. – Озеровский сделал вид, будто собирается уходить, как тут же резко развернулся к швейцару и задал новый вопрос: – О том, что знаете Канегиссера, вы не рассказали во время предыдущего допроса по причине того, что тот служил у Керенского?
Седая голова вторично склонилась:
– Испугался. Решил, ваши товарищи не поверят. А у меня будут неприятности.
– Неприятности у вас начались с того момента, как вы промолчали, – не смог сдержаться следователь. И, чтобы хоть как-то сгладить негативные эмоции, продолжил: – Нужно было сразу обо всем сообщить. Теперь же вас могут посчитать за сообщника.
– Как это? – Лицо старика побелело. – Я-то тут при чем? Я ж просто… Я тут… Что ж теперь будет? А, миленький? Что ж мне делать?
Озеровский кивком головы показал Мичурину, чтобы тот отошел в сторонку.
– Первое, – шепотом проговорил Аристарх Викентьевич, – молчать. Никому о том, что вы только что сказали мне, ни слова. Второе: не вздумайте увольняться. Это будет не в вашу пользу. И попробуйте еще что-нибудь припомнить. Обещаю – зачтется. Я к вам завтра наведаюсь. Надеюсь, вы не наделаете глупостей. Товарищ Иоселевич на месте?
– Нет-с. Готовят похороны.
Покинув здание комиссариата, Мичурин первым делом поинтересовался у следователя:
– Как вы догадались, что старик знаком с убийцей?
Озеровский пожал плечиками:
– Просто. Во-первых, наш собеседник все время величал Канегиссера на «вы». Заметили, как он говорил? Они стояли… Они спрашивали… Они появились. Старая косточка. Говорить только в уважительном тоне с начальством и о начальстве. Многолетняя привычка. Ее одним росчерком пера не ликвидировать. А сложить один и один, то есть слова швейцара и то, что Канегиссер в прошлом был секретарем Керенского, не составило труда.
– Это как же так получается? Убийца и убитый товарищ комиссар были близко знакомы? Так, что ли, выходит? – в голосе юноши звучало искреннее удивление.
– А что вы видите в том необычного? – Аристарх Викентьевич посмотрел в небо: не будет ли дождя? Вроде не намечался. – Они могли встречаться по разным причинам. К примеру, по просьбе отца убийцы, видного инженера. Или по какому иному поводу. Причем замечу: познакомились господин Урицкий с его будущим убийцей задолго до покушения. Так что причин для их встреч имелось множество. Кстати, вполне возможно, что именно эти встречи и стали причиной преступления. Но ответ на данный вопрос нам может дать только сам убийца. Меня сейчас интересует другое: зачем Канегиссер приезжал к господину Иосилевичу? Не к Урицкому, а именно к Иосилевичу? Чем мог ему помочь секретарь? Владимира Перельцвейга на тот момент уже не было в живых, а значит, просить за него необходимость отпала. По личному делу? Вопрос: по какому? Кстати, Иосилевича до сих пор толком не допрашивали. Побеседовали, на том дело и кончилось. А сей факт говорит только об одном: плохо мы еще работаем, Саша, далеко не на профессиональном уровне. Некачественно. Понимаете, грамоты не хватает вашим… Простите, нашим молодым следователям. Простой, элементарной грамоты сыскного дела. Опять же сыскарь в первую очередь должен быть прекрасным физиономистом. Наблюдать за собеседником, за его реакцией. Как думаете, почему я попросил вас отойти? Из-за того, что не доверяю? Ошибаетесь. При вас старик не стал бы говорить. Вы для него – человек новой формации. Он вас боится. А я для него понятен. Мы с ним одних лет, прошли одну школу жизни, потому он мне и открылся. А теперь предлагаю проехать в «Кресты», к кучеру господ Канегиссеров.
– А я предлагаю отложить поездку на вторую половину дня и проститься с товарищем Урицким, – неожиданно твердо заявил юноша. – Кучер никуда не денется. А товарищу комиссару следует отдать должное.
Озеровский без каких-либо эмоций посмотрел на молодого человека.
– Вы – большевик?
– Да.
