– Попроще пожалуйста, – не стесняясь, встрял Оператор.
– Время необратимо и течет только в одну сторону. Так считалось всегда и считается сейчас. Однако в процессе познавания мироздания наш герой, или точнее, ваш герой вплотную подошел к понятию и разгадке одного из главных вопросов вселенной. К вопросу, так сказать, единой меры всего. Анализируя, сколько измерений имеет реальный физический мир, Морозов столкнулся с проблемой, какие факты могли бы служить доказательством существования четвертого или более высоких пространственных измерений. И тогда он убедительно показал, что такие факты должны были бы казаться необъяснимыми с помощью известных физических законов, и воспринимались бы как чудеса, вроде проникновения предметов сквозь неповрежденную стену. Установив, что современное ему естествознание такими фактами не располагает, ваш подопечный… Точнее так ― наш подопечный, – он улыбнулся, – обратился к математике, с ее геометрией n-мерных пространств и неевклидовыми геометриями, а также с ее алгеброй, включающей теорию мнимых и иррациональных величин.
– Попроще, – опять забубнил Оператор.
– Извольте господа, – дед, которого уже трудно было назвать дедом, глубоко вздохнул и повторил еще раз: – Морозов понял, что мир не трехмерен. Что кроме высоты, ширины и толщины, грубо говоря, он имеет еще и четвертое измерение. Таким измерением Николай Александрович принял время. Но чтобы доказать саму возможность существования четвертого измерения в качестве инструмента абстрактного, подчеркиваю, абстрактного доказательства, он привлек неевклидову геометрию. Ясно?
– Еще проще, пожалуйста! – взмолился Оператор.
– Евклид, – менторским тоном вернулся к объяснению дед, внешне став похожим на статного лощеного офицера в расцвете лет, – это древнегреческий ученый, который согласно истории математики придумал геометрию на плоскости, то есть ту геометрию, которую в гимназии, тьфу ты черт, в школе проходят в начальных классах. Это понятно?
– Это понятно. Всякие там теоремы Пифагора, – кивнул Оператор, с шумом сглотнув слюну.
– Уже хорошо. Так вот, Николай Морозов пришел к выводу и доказал, что геометрия Евклида описывает лишь идеализированный и неподвижный мир, тогда как неевклидовы геометрии, хотя и не дают фактов о существовании пространства четырех и более измерений, описывают реальное пространство – время в движении. Короче говоря, он абстрактно доказал, что четвертое измерение – это время и оно также находится в прямом и обратном движении, как и любое измерение. Этому же вопросу он в дальнейшем посвятил ряд работ, написанных в Шлиссельбургской крепости, например, «Основы качественного физико-математического анализа» и «Начала векториальной алгебры». Но это вы совсем не поймете. Так же впрочем, как и его работы «Принцип относительности и абсолютное» и «Принцип относительности в природе и в математике». Там вообще полная алхимия, – за столом уже сидел не дедок, а лихой гусар с подкрученными усами, в руках которого даже стакан в подстаканнике смотрелся как кубок, или, в крайнем случае, как хрустальный бокал.
– Ну, вы даете! – восхищенно выдохнул Оператор.
– Николай у нас всегда отличался тягой к точным наукам и философии, – усмехнулся дед, ткнув пальцем в сторону гусара, – к философии больше. Это у них семейное. У него и брат был известным философом и славянофилом, – ответил Дмитрий, которого уже язык не поворачивался назвать ветхим дедом.
– Что, ребятки? Закончили свои картинки снимать? – весело спросил лихой гусар, названный Николаем, – Закончили? Пора и честь знать. Смотрите, солнышко в Неву клонится.
Все заметили, что за окном стало чуть смеркаться, да и чай в стаканах остыл. Редактор озорно свистнул, и Оператор с Продюсером начали спешно упаковывать аппаратуру.
– Спасибо… – Редактор замялся, размышляя как теперь назвать двух интеллигентного вида не старых сторожей, – Спасибо за помощь, – принял он соломоново решение, не называть их никак.
– Спасибо в стакане не булькает, – философски изрек Николай.
– Истина. Истина есть…, – жестом фокусника извлекая из сумки две бутылки водки, изрек предусмотрительный Издатель, – в вине.
– Вот это по-нашему! – отреагировал Дмитрий, – Хорошие вы ребята. И древние афоризмы в жизнь искусно превращаете, – он покрутил в руке бутылку, – Удачи вам и счастливой дороги. В Питере снимите памятник Петру и поинтересуйтесь у знающих людей, чего на нем написано… – он опять озорно улыбнулся.
– Можно вас в титрах написать? – задал вопрос Продюсер, – Как консультантов?
– Отчего ж нельзя? Пиши – согласился Дмитрий.
– А как? – доставая ручку и блокнот, уточнил Продюсер.
– Дмитрий Федорович Самарин и Николай Николаевич Вышемирский, – за них ответил паромщик.
Ручка с бульканьем упала в воду. Паром отошел от берега. Солнце клонилось к закату. С пирса крепости Орешек, Русской Бастилии, Шлиссельбургской тюрьмы им махали руками два сторожа, издалека напоминая бравых гвардейских офицеров. А на пароме, открыв рты от удивления, стояла съемочная группа журнала, да посмеиваясь в воротник телогрейки, крепко держал штурвал молчаливый паромщик, напоминающий Харона.
Глава 11
Темно-фиолетовая «акула» марки «шевроле» преданно ждала своих хозяев у памятника Великому Петру с отломанной шпагой. Издалека она напоминала верного Сивку-Бурку и Лукоморского дуба. Киношники дружно выгрузились с парома, пожав на прощание тяжелую руку Харону. Он мрачно улыбнулся, резко крутанул штурвал и погнал свою ладью назад в крепость. Все радостно разместились на мягких сидениях внутри «акулы» и, дождавшись когда она рванет с места, блаженно прикрыли глаза. Редактор на прощание глянул на улицу Шлиссельбурга. Из окна соседнего дома на него внимательно смотрел кот с разноцветными глазами. Одним голубым – другим зеленым, и хитро улыбался. Редактор плюнул три раза через левое плечо и громко сказал:
– Поехал что ли?!!
Темно-фиолетовое чудовище, словно желая оправдать свою нужность и привязанность к хозяевам, выпрыгнуло на дорогу и уверенно стало подминать всеми четырьмя колесами серую ленту бетона. Оно проскочило весь путь до города трех революций за считанные минуты, так, что показалось, это опять с ними шутят шлиссельбургские узники. Однако стрелки часов показывали наступление вечера и с должной прямотой объясняли, что весь обратный путь занял не более получаса. Не дожидаясь приказа, верный верховой зверь современного века подкатил к знакомому крыльцу, над которым красовалась надпись «Чердак». Несоответствие надписи и помещения первого этажа ни в коей мере не пугало честную компанию и не вводило в мистику, а дружеские улыбки девочек, уже накрывающих стол, примерили с ее полной несуразностью.
– День удался! – тяжко выдохнул Продюсер, осушая одним залпом большую кружку пива.
