Я мог бы сказать, что этот рассказ не про СПИД. Но это было бы ложью, во всяком случае – отчасти. А в наши дни СПИД как будто стал – к добру ли, ко злу ли – просто еще одним заболеванием в арсенале Венеры.
На самом деле, на мой взгляд, он про одиночество, про личность и, быть может, про радость обретения собственного пути в этом мире.
ВЕНЕРИЧЕСКОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ – это болезнь, приобретенная путем нечистой половой связи. Вредоносным следствием неосмотрительного выбора предмета нежных чувств становится годами гнетущий заболевшего страх перед тем, что болезнь подрывает саму основу здоровья и может быть передана невинному потомству, в чьей крови она поселится раз и навсегда. Ввиду сих поистине ужасных соображений мы причисляем эти заболевания к тем, которые следует без промедления вверить опеке знающего врача.
Спенсер Томас, д-р. мед., L. R. C. S
[38]
(Эдинб.). «СПРАВОЧНИКДОМАШНЕЙ МЕДИЦИНЫ И СЕМЕЙНОГО ВРАЧЕВАНИЯ», 1882.
Саймон Пауэрс не любил секс. Совсем не любил.
Ему не нравилось, когда в кровати, помимо него, есть кто-то еще. Он предполагал, что слишком рано кончает, и всегда с беспокойством ощущал, что его каким-то образом оценивают – точно это тест на вождение или зачет по практической работе.
Он несколько раз имел женщин в колледже и еще однажды, три года спустя после новогодней вечеринки в отделе. Но тем дело и ограничивалось, и, как считал Саймон, он благополучно с этим покончил.
Как-то раз – во время затишья в офисе – ему подумалось, что он предпочел бы эпоху королевы Виктории, когда хорошо воспитанные женщины были в спальне всего лишь пассивными секс-куклами: развязывали шнуровку корсета, распускали нижние юбки (открывая розовато-белую плоть), потом ложились на спину и претерпевали унижения полового акта – им бы даже в голову не пришло искать удовольствия в подобных надругательствах.
Он отложил эту мысль на будущее, – еще одна фантазия для мастурбации.
Мастурбировал Саймон много. Каждый вечер, иногда даже чаще, если сон не шел. Он мог сам выбирать, спешить ему или оттягивать тот момент, когда кончит. Мысленно он обладал всеми. Кино – и телезвездами, коллегами по работе, школьницами, обнаженными моделями, надувавшими губки со скомканных страниц «Фиесты», безликими рабынями в цепях, загорелыми мальчиками с телами греческих богов…
Ночь за ночью они обнажались перед ним.
Так было безопаснее.
В воображении.
После он засыпал, в комфорте и безопасности мирка, который мог контролировать, и никаких снов не видел. А если и видел, то наутро не помнил.
В то утро, когда все началось, он проснулся под звуки радио («Двести человек убито, и многие, предположительно, ранены, через минуту с вами будет Джек с прогнозом погоды и пробок…»), с трудом выкарабкался из кровати и, чувствуя сосущую боль в мочевом пузыре, побрел в ванную.
Подняв стульчак, он помочился. Ощущение было такое, будто из него выходят иголки.
После завтрака пришлось помочиться снова – не так болезненно, потому что струя была не такая сильная – и еще трижды до ленча.
Но всякий раз было больно.
Он сказал себе, что это никак не может быть венерическое заболевание. Их подхватывают другие, их (ему вспомнился последний сексуальный опыт три года назад) получают от других людей. Ведь нельзя же подхватить его от стульчака в туалете? Это же просто глупая шутка, правда?
Саймону Пауэрсу было двадцать шесть, и он работал в крупном лондонском банке, в отделе ценных бумаг. На работе у него друзей было мало. Его единственного настоящего друга Ника Лоуренса, одинокого канадца, недавно перевели в другое отделение, и Саймон совсем один сидел в столовой для персонала, рассматривая кубистскую гавань на стене и ковыряя увядший зеленый салат.
Кто-то тронул его за плечо.
– Отличный анекдот мне сегодня рассказали, Саймон. Хочешь послушать? – Это был Джим Джонс, местный комик, темноволосый напряженный молодой человек, утверждавший, что в кармане его трусов имеется специальный кармашек для презервативов.
– М-м-м. Не особенно.
Но Джима было не остановить: он все равно рассказал свою скабрезный анекдот про дрочков. Не уловив соли, Саймон только скривился.
– Ну ты и тормоз! – снисходительно бросил Джим и, заметив стайку молодых женщин за дальним столом, поправил галстук и поспешил со своим подносом к ним.
Саймон слышал, как Джим рассказывает тот анекдот женщинам, на сей раз приправляя его выразительными жестами. Они сразу ухватили суть.
Оставив свой салат на столе, Саймон вернулся к работе.
В тот вечер он не включал телевизор, просто сидел в кресле у себя в крохотной квартирке-студии и пытался вспомнить, что знает про венерические заболевания.
Во-первых, сифилис, от которого остаются рытвины на лице и который сводил с ума королей Англии. Во-вторых, гонорея, она же гусарский насморк: зеленые выделения и опять же безумие. В-третьих, мандавошки, живущие в лобковых волосах, от них еще страшный зуд (он изучил свои лобковые волосы через лупу, но среди них ничто не шевелилось). СПИД – чума восьмидесятых годов, призыв к чистым иглам и безопасному сексу (но что может быть безопаснее, чем подрочить в пригоршню выстиранных носовых платков?). Герпес, который как-то связан с лихорадкой на губах (он осмотрел губы в зеркале, – выглядели они нормально). На том его познания исчерпывались.
Он лег в кровать и, не посмев мастурбировать, заснул в конце концов от безвыходного беспокойства.
В ту ночь ему снились крохотные женщины с черными лицами, бесконечными рядами шагавшие между великанских офисных зданий, точь-в-точь армия муравьев.
Еще два дня Саймон ничего в связи с болью не предпринимал. Он надеялся, что она пройдет сама или хотя бы утихнет. Не утихла. Стала только хуже. Боль растянулась на целый час после мочеиспускания, его пенис казался натертым и помятым изнутри.
На третий день он позвонил своему врачу, чтобы записаться на прием. Он смертельно боялся сказать взявшей трубку женщине, что с ним, и потому испытал облегчение, быть может, с толикой разочарования, когда она ни о чем не спросила, а просто записала его на завтра.
Своей начальнице в банке он солгал, что у него болит горло и что ему нужно к врачу. Произнося эти слова, он чувствовал, как у него горят щеки, но она никак это не прокомментировала, только сказала, что, разумеется, он может идти.
Выходя из офиса, он поймал себя на том, что его бьет дрожь.
Был сырой серый день, когда он поднялся на второй этаж, где помещалась клиника. Очереди не было, и он прошел прямо в кабинет. И с облегчением обнаружил, что за дверью ждет не его лечащий врач. За столом сидел молодой пакистанец, приблизительно одних с Саймоном лет. Прервав с запинкой перечислявшего свои симптомы Саймона, он спросил:
