– Мне платят не за то, чтобы я сидел, – очень серьезно ответил он, а потом добавил, точно объяснял маленькому ребенку: – В то время среди нас ходили боги. Сегодня сплошь телевидение – мелкие герои. Мелкие людишки в маленьких ящиках. Я кое-кого там вижу. Жалкие людишки. А вот кинозвезды тех времен… Это были гиганты, залитые серебряным светом… И когда вы их встречали во плоти, они все равно оставались великими. Люди в них верили. Они устраивали тут вечеринки. Если ты здесь работал, то знал, что происходит. Тут было и крепкое спиртное, и анаша. Такое творилось, ушам своим не поверите. И была одна вечеринка… фильм назывался «Сердца пустыни». Слышали о нем когда-нибудь?
Я покачал головой.
– Один из величайших фильмов двадцать шестого, наравне с «Какова цена славы» с Виктором Маклэнгленом и Долорес Дель Рио и «Эллой Синдерс», там еще Колин Мур играла. Слышали про них?
Я снова покачал головой.
– Но про Уорнера Бакстера-то хотя бы слышали? Про Белле Беннет?
– Кто они?
– Великие звезды двадцать шестого. – Он мгновение помолчал. – Да, «Сердца пустыни»… Отсняв его до конца, они устроили в его честь вечеринку. Прямо тут, в отеле. Вино, пиво, виски, джин… а ведь то было при сухом законе, но вся полиция была у студий в кармане, поэтому смотрела сквозь пальцы. Еще море закусок и всякие дурачества. Рональд Колмен приехал, и Дуглас Фэрбенкс – отец, а не сын, – и все актеры, и съемочная группа. Вон там, где сейчас шале, играл джаз-банд. В ту ночь Голливуд был без ума от Джун Линкольн. В фильме она играла арабскую принцессу. В те дни все арабское означало похоть и страсть. В те дни… эх, все меняется… Не знаю, из-за чего все началось. Я слышал, это был спор или пари, а может, она просто была пьяна. Думаю, пьяна. Как бы то ни было, она встала, а джаз-банд играл эдак медленно и тихо. Она подошла вот сюда, где сейчас я стою, и погрузила обе руки в пруд. Она все смеялась, смеялась и смеялась… Мисс Линкольн поймала рыбу – прямо так и взяла обеими руками из воды – и поднесла к своему лицу. Ну а я… я очень волновался, ведь рыбин только что привезли из Китая, и они стоили двести долларов каждая. Это, конечно, было до того, как мне доверили за ними приглядывать. Ведь не у меня из зарплаты бы вычли. Но двести долларов тогда были огромные деньги. Потом она улыбнулась всем нам, наклонилась и так медленно-медленно поцеловала рыбу в спину. А та даже не шелохнулась, хвостом не повела, лежала себе спокойно у нее в руках, а она поцеловала ее губами, красными как коралл, а остальные засмеялись и стали кричать «ура!». Она опустила рыбу назад в пруд, и на мгновение показалось, будто рыба не хочет от нее уходить: так и осталась у края, тыкалась носом в ее пальцы. А потом хлопнул первый фейерверк, и Принцесса уплыла. Помада у мисс Линкольн была краснее красного, и на спине у рыбы остался отпечаток губ… Вот. Видите?
Принцесса, белый карп с кораллово-красной отметиной на спине, вильнула плавником и продолжила свою бесконечную череду тридцатисекундных путешествий вдоль края пруда. Красная отметина действительно походила на отпечаток губ.
Старик бросил на воду еще пригоршню корма, и все три рыбы всплыли, чтобы его сожрать.
Я пошел назад в шале, унося с собой книги про фокусы былых времен. Звонил телефон: кто-то со студии. Со мной хотели поговорить про синопсис. Через тридцать минут меня будет ждать машина.
– Джейкоб будет?
Но линия уже была мертва.
Встреча была с австралийским Кем-то и его ассистентом, очкариком в костюме. Это был первый костюм, который я пока тут видел, а оправа очков сверкала ярко-голубым. Он как будто нервничал.
– Где вы остановились? – спросил Кто-то. Я сказал.
– Разве не там Белуши…
– Так мне говорили. Он кивнул.
– Когда он умер, он был не один.
– Не один?
Он потер пальцем вдоль острого носа.
– На вечеринке была еще пара ребят. Оба режиссеры, оба на тот момент первой величины. Имен мне лучше не называть. Они вам не нужны. Я про это узнал, когда продюсировал последний фильм про Индиану Джонса.
Неловкое молчание. Мы сидели за огромным круглым столом, а было нас всего трое, и перед каждым лежал экземпляр написанного мной синопсиса. Наконец я не выдержал:
– Что вы об этом думаете?
Оба кивнули – более или менее в унисон.
А потом изо всех сил попытались сказать, как он им неприятен, не говоря при этом ничего, что могло хоть как-то меня обидеть. Очень странный вышел разговор.
– У нас проблемка с финалом, – сказали они, как бы намекая, что виноваты во всем не я и не сценарий, и даже не финал, а они сами.
Они хотели, чтобы герои были посимпатичнее. Хотели ярких огней и контрастно-черных теней, а не оттенков серого. Они хотели, чтобы героиня была героической. А я кивал и делал пометки.
Под конец встречи мы с Кем-то пожали руки, ассистент в очках с голубыми стеклами и голубой оправой провел меня через лабиринт коридоров во внешний мир, к моей машине и шоферу.
Пока мы шли, я спросил, есть ли где-нибудь на студии фильм с Джун Линкольн.
– С кем? – Звали его, как оказалось, Грег. Достав небольшой блокнот, он что-то записал в нем карандашом.
– Она была звездой немого кино. Знаменитой в двадцать шестом.
– Она снималась на этой студии?
– Понятия не имею, – признался я. – Но она была знаменитой. Даже более знаменитой, чем Мари Провост.
– Кто?
– «Победитель, попавший на обед к собаке». Одна из величайших звезд немого экрана. Умерла в бедности, когда пришло звуковое кино, и была съедена собственной таксой. Ник Лоу написал про нее песню.
– Кто?
– «Я знал невесту, когда она играла рок-н-ролл». Но это к делу не относится. Кто-нибудь сможет найти мне фотографию Джун Линкольн?
Он записал в блокнотике еще что-то.
Мы вышли на дневной свет, меня ждала машина.
– Кстати, – сказал он, – вам следует знать, что он чушь городит.
– Прошу прощения?
– Чушь городит. С Белуши были не Спилберг и Лукас, а Бетт Мидлер и Линда Ронштадт. Устроили самую настоящую кокаиновую оргию. Это все знают. А он чушь городит. Господи, да он был просто младшим ассистентом на студии, когда «Индиану Джонса» снимали. А теперь чванится, будто это его фильм. Скотина.
Мы обменялись рукопожатием. Сев в машину, я отправился назад в отель.
В ту ночь меня наконец нагнала разница в часовых поясах, и я окончательно и бесповоротно проснулся в четыре утра.
Встав и сходив в туалет, я натянул джинсы (сплю я в футболке) и вышел во двор.
Мне хотелось увидеть звезды, но огни улиц были слишком яркими, а воздух – слишком грязным. Само небо было грязным, беззвездно-желтым, и я подумал про созвездия, которые видно за городом в Англии, и впервые за все это время испытал приступ глубокой, глупой тоски по дому.
