Взрыв компонентов топлива торпеды «65–76», в результате которого погибла атомная подводная лодка «Курск», мог произойти только в результате внешнего воздействия на торпеду, заявил «Интерфаксу» директор ЦНИИ «Гидроприбор» Станислав Прошкин.
«Мы объективно считаем, что было внешнее воздействие на торпеду, — сказал он, — есть информация о том, что это мог быть локальный пожар».
В частности, отметил Прошкин, «сверху на торпеде перед балластной цистерной имеются изменения структуры металла от температурного воздействия». По данным исследования, проведенного ЦНИИ «Прометей», имеющего самых компетентных специалистов в области материаловедения, получены «четкие оценки этой температуры +550–570 градусов по Цельсию».
На АПЛ «Курск» имелись две автономные, независимые системы контроля. «И любое событие, связанное с повышением давления внутри резервуарного отсека, повышение температуры перекиси, повышение уровня кислорода в зазоре между торпедой и торпедным аппаратом регистрируется», — заявил Прошкин.
«Если отмечено повышение температуры в торпедном аппарате или на стеллаже, экипаж имеет шесть часов для того, чтобы справиться с этой аварийной ситуацией, — сказал он. — В том числе с помощью специальной системы слива перекиси за борт, если отмечено повышение температуры торпеды на стеллаже. В случае возникновения пожара на лодке имеется мощнейшая система пожаротушения, которая мгновенно сбрасывает десятки тонн воды. Если торпеда в торпедном аппарате — она просто выстреливается, и водная среда её локализует».
Глава «Гидроприбора» также назвал абсурдной версию о том, что причиной теплового взрыва торпеды могло быть нарушение её герметичности в результате якобы произошедшего при погрузке падения. «При испытании торпед мы бросаем такую торпеду с высоты 10 метров на плиту, на рельс и штырь, — заметил он, — и аварийных ситуаций не было».
Вопросы… вопросы… вопросы…
Глава четвертая
Мученики девятого отсека
Девятый отсек… В этих двух словах присутствует некая мистика. Старшее поколение военных моряков помнит, как еще курсантами мы пели под гитару знаменитый и страшный своей безжалостной правдой «Девятый отсек». Эта была, наверное, одна из самых народных флотских послевоенных песен. Никто не знает, когда и кто ее сочинил. Ее никогда не пели со сцен и с экранов, зато ее пели в матросских кубриках и офицерских кают-компаниях, ее никогда не пели профессиональные певцы, зато ее знали и любили все — от матросов из учебок до седых адмиралов, ее переписывали друг у друга в «дембельские» альбомы увольняющиеся в запас и увозили затем домой, развозя по всей земле российской трагическую повесть о Девятом отсеке. Песня была посвящена трагедии печально знаменитой «Хиросимы» (К-19). Но «Девятый отсек» — это не только трагедия одной подводной лодки, это собирательный образ всех трагедий нашего подводного атомного флота. «Девятый отсек» — это предчувствие самой страшной катастрофы ушедшего века, «Девятый отсек» — это народный памятник всем, кто уже погиб и еще погибнет в море. «Девятый отсек» — это предостережение и наша боль… И пусть кто-то найдет слова песни слишком простыми, а рифму не профессиональной. Пусть так! И все же моряки вот уже несколько десятилетий пели и поют «Девятый отсек». Ныне песня обрела новый трагичный смысл.
Автономке конец, путь на базу домой.
Лодку тихо волною качает.
Спит 9-й отсек, спит 9-й жилой,
Только вахтенный глаз не смыкает.
Что он думал тогда, может, дом вспоминал,
О друзьях, о знакомых, любимой…
Только запах чужой мысли вдруг оборвал,
Что такое? Несет вроде дымом!
Доложить? Ерунда! Не уйдет никуда!
А в центральном ведь люди не боги.
Пламя рвет и ревет, но нажать он успел.
Перезвон аварийной тревоги…
Отзывается сердце на каждый удар.
Тщетно ищут спасенья в 9-м.
И открыли бы им. Смерть войдет и сюда…
И седеют от крика в 10-м…
Тишина… Тишина… Нет страшней тишины!
Так запомните, люди живые!
Двадцать восемь парней без беды, без войны
Жизнь отдали, чтоб жили другие!
Встаньте те, кто сейчас водку пьет и поет,
Встаньте все вы и выпейте стоя!
Наш ракетный подводный, наш атомный флот
Отдает честь погибшим героям!
* * *
Несмотря на множество публикаций о «Курске», многие подвиги курян почему-то до сих пор остались вне внимания общественности. На своем боевом посту остался весь расчет боевой смены пульта главной энергетической установки. Никто из них даже не предпринял попытки оставить свой боевой пост. Даже погибая, они исполнили свой долг и остановили реактор. Об этом стало известно после подъема «Курска». До сих пор не оценен по достоинству, на мой взгляд, и подвиг капитан-лейтенанта Рашида Аряпова. Именно он успел задраить переборку в 6-й отсек, выполнить целый ряд мероприятий по обеспечению безопасности ядерного реактора (причем часть из них даже не предусмотренных инструкциями!), организовать грамотную эвакуации личного состава в кормовой 9-й отсек. Возможно, что именно Аряпов и возглавил оставшихся в живых подводников в кормовом отсеке. Помнить об этих подвигах мы просто обязаны!
Наверное, никогда еще в истории нашего флота внимание всей страны не было так долго приковано к одному из отсеков подводной лодки. Ныне о девятом отсеке «Курска» в России знает каждый. С ним, с этим отсеком, связывали все мы свои надежды во время спасательной операции в августе 2000 года. За него молились, в него верили, как в некий оберег, который должен и обязан спасти попавших в подводный плен ребят. С девятым отсеком связывали мы свои вопросы относительно развития событий на аварийной лодке, вопросы о тайне происшедшей с ней катастрофы.
О девятом отсеке у нас писалось и говорилось так много и часто, что мне порой уже кажется, что сегодня в «девятом отсеке» находится сама Россия. Задыхаясь от нехватки кислорода, в холоде и огне, понимая, что помощи ждать не от кого, она все равно продолжает упорно бороться за собственное спасение, свято веря, что одолеет все трудности и напасти и снова увидит солнце в небе…
Что ж, как показало время, внимание к девятому отсеку было закономерным, ибо именно ему было суждено вписать последнюю и самую страшную страницу в трагедию «Курска».
Уже напечатав заголовок главы, я долго затем раздумывал над тем, писать или не писать мне эту главу. Может быть, лучше ограничиться несколькими фразами, потому что если писать, то получится, пожалуй, самая тяжелая часть всей книги. Ее, вероятно, будет трудно и больно читать всем нам, не говоря уже о родственниках и близких погибших подводников. Но с другой стороны, работая над книгой, я хотел лишь одного — рассказать правду о «Курске», какой бы тяжелой она ни была. Для этого, собственно говоря, я и начал работу над ней. Так останавливаться ли теперь на полпути? Говорить все или кое-что оставить за скобками? После долгих раздумий я выбрал первое. А потому заранее прошу прощения за те строки, где будет сказана, возможно, слишком страшная правда о девятом отсеке.
