Вечером того же дня, вернувшись в Ригу, он под видом «разбора полетов» выстроил своих людей перед зданием, в котором разместилась оперативная группа СМЕРШ по зачистке тыла. Чтобы не спугнуть предателя, он не стал делать исключение даже для особистов, участвовавших в операции, – их тоже поставил в строй.
А потом он долго ходил перед строем, вглядываясь в лица бойцов. Возле шеренги, где находились чекисты и солдаты из внутренних войск, он долго не задержался – те все были не здешние, потому с местными никаких дел не имели, – его больше интересовали люди из отряда защиты народа. Здесь он задержался подольше. Говорил что-то, а сам, неторопливо следуя вдоль строя, внимательно вглядывался в эти молодые и не столь, умные и простоватые, серьезные и наивные лица, пытаясь по каким-то особенным признакам найти того, кто ему нужен. Однако не получалось. Он снова и снова глядел им в глаза, напрягая зрение и мозги, так что в конце концов все эти лица превратились для него в одно размытое бесцветное пятно. И тогда он прекратил свой эксперимент.
Нина так и не дождалась его в тот вечер. Хотел позвонить ей, да передумал. Впрочем, все равно бы не дозвонился: накануне кто-то в очередной раз повредил телефонную линию. Не иначе как происки каких-то злоумышленников… А попробуй уследи за всем, если милиционеров не хватает даже на то, чтобы отлавливать на рынке карманников. В милицию люди идут с неохотой, хотя там и зарплату платят регулярно, а ко всему еще дают продуктовые пайки, – боятся бандитов, которые жестоко расправляются с теми, кто решил помогать русским.
Всю ночь просидели они с Жорой Бортником в кабинете. Пили трофейный коньяк и говорили о жизни. Алексею нужно было прийти в себя после неудавшейся операции, а еще нагоняя, что он получил от начальства. И без того больно, а тут еще честь его задели. Дескать, мы-то на тебя надеялись, однако ты не оправдал наших ожиданий… Думал, если пойдет домой, точно поссорится с женой. Решил остаться на работе. Ну а тут Жора ему с намеками: дескать, что-то давно, дружище, мы с тобой по душам не говорили – давай-ка напьемся с горя.
А у того какое горе? Он в операции не участвовал. Сам про себя говорил, что человек он кабинетный, – лучшим специалистом по допросам в опергруппе слыл. Вот и в этот раз он остался, чтобы подчистить хвосты за другими, – не все опера умеют до конца дело довести. Кто-то в чем-то сомневается, кто-то колеблется, а у Жоры все просто: коль арестовали – значит, за дело, а потому никаких сантиментов…
– Бабу тут мне одну подсунули… – разливая по стаканам коньяк, рассказывал Жора. – Немецкий в войну в школе преподавала… Так вот она, падла, назвала этот язык, мать его в шкворень, великим. Ты представляешь?
Думал, что Жаков, угрюмо сидевший за столом, молча переживая свою нынешнюю неудачу, тоже начнет возмущаться, но тот вдруг удивил его.
– Правильно она говорит, – неожиданно заявил он. – Это же язык Шиллера… Язык Гете и Гейне… Так почему он не должен быть великим?
Жора заморгал глазами, споткнувшись о его мысль.
– Да ты что такое говоришь, Леша? Ведь это же немцы!
– Немцы немцам рознь, – спокойно парировал товарищ. – Точно так же, как и русские, как американцы, как те же эскимосы… Нельзя стричь людей под одну гребенку, понимаешь?
Бортник растерялся. Хотел сказать что-то резкое в ответ, да передумал.
– Ладно, давай-ка лучше выпьем!.. – произнес он и, не дожидаясь Жакова, махом опорожнил свой стакан.
– А ведь ты не прав, Сергеич… – ткнув вилкой в тарелку и наколов на нее небольшой ломтик сала, сказал он, с удовлетворением отмечая, как кровь горячей волной растекалась по его телу. – Ей-богу, не прав. Немец он и есть немец. И Шиллер твой, и… как там ты их назвал?
– Это не важно… – недовольно буркнул Жаков, зная упертый характер этого человека. «Я ведь хохол, – часто говорил Бортник, – а хохла никто не переубедит». При этом он так заразительно смеялся, что тому, кто решил затеять с ним спор, ничего не оставалось, как последовать его примеру.
– Правильно, не важно… – кивнул Жора и снова полез вилкой в тарелку. Неожиданно он поморщился. – Послушай, Жаков… – недовольно произнес он. – Я сколько раз тебе говорил, чтобы ты не резал сало по-бабьи! Ну, что это?.. – поднял он вилку, на которой, стыдливо скукожившись, обреченно висел тонкий кусочек сала. – Нет, мужики так не режут… Они режут так, чтобы едва в рот помещалось, усек? Впрочем, ты же кацап, тебе не понять… – улыбнулся он и вдруг: – А откуда тебе про этих всех шиллеров-миллеров известно? У тебя же всего-то семь классов за плечами…
Алексей хмыкнул.
– Школа школой, а человек еще сам должен над собой работать, – сказал он. – Слышал, что такое самообразование? Ну вот… Когда я пацаном попал на завод, сразу понял, что мне грамотешки не хватает, вот и начал самообразовываться. В библиотеку записался, книжки стал всякие покупать. А вот со школой рабочей молодежи не получилось… Как пошло одно за другим – ФЗУ, аэроклуб, депутатство в горсовете… Думал, вот разберусь со всем этим – и за парту. Дудки! Вместо этого меня в школу НКВД отправили, ну а потом война… Но я обязательно выучусь! И школу закончу, и в институт поступлю. Вот только поставим последнюю точку в войне.
– Да, правильно… – кивнул Жора. – Учиться надо. Я вот тоже хочу в институт поступать.
В отличие от Жакова, Бортник успел до войны окончить десять классов. Но ему было легче – у него были родители. Отец ему прямо сказал: учись и ни о чем не думай – куском не попрекнем. Он работал в банке бухгалтером, так что жили хоть и небогато, но все же не голодали.
В то время у них в городе орудовала банда некоего Пузыря, состоявшая из матерых уголовников. Говорили даже, что они не только занимались грабежами и убийствами, но и работали на польскую разведку. На них и засады устраивали, и агентов к ним засылали – все без толку. Будто бы рука провидения их вела. А тут вдруг им вздумалось ограбить банк. Прижали они Жору – убьем, говорили, если не поможешь нам. Ну, он тут же и согласился. Жить-то хотелось…
А всего-то и нужно было украсть у отца ключи от банковского сейфа, где лежали деньги. Дело плевое, хотя и неблагодарное – что ни говори, а родного батьку подставлял. Ведь, случись что, тому конец. Хорошо, если тюрьмой отделается, а ведь могли и расстрелять. Но Жора пораскинул мозгами и решил, что в тюрьму отцу идти не надо. Вручив ключи бандитам, он тут же побежал к гэпэушникам: так, мол, и так, я знаю, как Пузыря с его бандой накрыть. Те ему: ну ты даешь, парень! С ними наши самые опытные опера ничего не могут поделать, а куда тебе, сопляку?.. Ну он все им и рассказал. И как его бандиты прижали, и как он для них ключ от сейфа у отца собственного украл. Те удивлялись: вот сволочь! Отца родного не пожалел. А он: я о родине думал! Знаете, что сказал философ?.. Ну… – застыли в ожидании чекисты. По кочану! – ухмыльнулся он. Цель оправдывает средства – вот как!
Банду тогда эту взяли. Устроили засаду – и все, как говорится, дела. «Хороший ты парень, – сказали Жоре в ГПУ, – мыслишь по-пролетарски. Так что после школы добро пожаловать в наши ряды…» Так он и попал в органы.
