– Три десятка конных лучников, дюжина копейщиков, вьючных коняг полсотни, не меньше, – принялся перечислять один из стражников. – Да кибитки, да повозки, да телеги. Тягло хорошее, волы сытые… Новгородцы?
– Ишь, всё добро хозяйское пересчитал! – недовольно отозвался Каменюка, останавливая своего гнедого. – Грамотей! У себя в мотне считай, не досчитаешься!
– Ответь ему, Никодим! – Твердята, восседавший на жеребце Колосе золотистой масти, остановился рядом с Никодимом Каменюкой, выступавшим, как обычно, в голове каравана. – Ответь служивому, друже!
– Да я и отвечаю! – отозвался Никодим. – Говорю ему, дескать, сам Демьян Твердята к воротам города Чернигова прибыл. Сам Демьян Твердята караван ведёт. И его дружина при нём. Всё верные товарищи, всё люди трезвые, надежные, всё друзья верные черниговского князя Володимера Всеволодовича! А он, ты сам смотри, древком в грудь коня тычет. Пошлины домогается, упырь!
Твердята оглядел ворота, ров, перекидной мост на толстых цепах. Городок Чернигов высокой стеной обнесён. Так и стоит частокол от одной башенки до другой. А башни белокаменные, а на башнях стрелки – готовые к бою ратники. Солнышко из-за облачка как выглянет, так непременно лучиком своим высокий шелом да и огреет.
– Кого больше ждёте? – усмехнулся Твердята. – Из степных кочевий гостей или Рюрикова рода блудных потомков?
– Ишь, любопытный! Сразу видно – новгородец! Плати монету, раз с добром пришёл, – огрызнулся старшина превратной стражи. – Да ступай до гостиного двора. Солнце клонится на закат!
Он указал навершием копьеца в сторону недальнего леса.
– Как сокроется Ярило за вершинами дерев – мы ворота затворим до рассвета. Ни веселья тут никакого, ни смеха. Между лесом и степью стая волколаков шастает. Людей жрут почем зря. Или не слыхал? Или не боишься? За щитами дружинников надеешься укрыться, купец? Или не пуганый?
– Отправь в княжеский терем верхового, сотник, – примирительно молвил Твердята. – Добрую весть передай о прибытии лепшего друга, новгородского купца – Демьяна Твердяты! Меня!
Чудный конь золотистой масти заиграл под седоком. Зазвенели серебристые стремена, засверкали чеканные гривны на узде.
– Не бузи, Колос! Не бедокурь! Или испугался страшных россказней черниговского дядьки? – Твердята захохотал, обнажая жемчужные зубы. Твёрдой рукой укротил коня, склонился с седла к стражнику, вложил в обшитую железными пластинами рукавицу несколько увесистых монет.
– А вот и пошлина тебе, сотник!
– Да не сотник я!
– Не сотник? – Твердята снова засмеялся. – Ну, коли так, то непременно им станешь. Отважен будь в боях! Храбр будь!
Последние слова новгородского купца канули в топоте копыт. Золотистый конь, жар-птицей перемахнув через препон, унес всадника за городскую стену. Стражники отвалили в сторону жердину, преграждавшую въезд в город. Каменюка тронул коня, и караван, поскрипывая колёсами, позванивая сбруей, взмыкивая рогатым тяглом, потянулся вослед ему за городские стены.
* * *
Хорош городок Чернигов! Раскидистые кроны лип бросают тень на дерновые кровли нарядных белёных домишек. А домишки понатыканы тут и там – как бог на душу положит – и каждый обнесён оградкой. Под оградами колосится травка, за оградами курочки кудахчут, да всхрюкивают поросята. Меж оградами протоптаны стёжки-дорожки, которые, словно ручейки, сбегают к подножию холма, к городским воротам. Хорош городок Чернигов, но Новгород лучше. В Новгороде улицы мощёные, а в Чернигове по летней сухости пыль под ногами. А если дождь выпадет? Оно и хорошо. Пыль прибьёт. Станет легче дышать и доброму мирянину, и человеку духовного звания. А если дождик надолго зарядит, превратится тогда чёрная черниговская земля в вязкую топь, густую, липучую. Станут кони по стремена в той грязюке вязнуть. Хоть шагай, хоть плыви: всё одно – топь. Нет, Новгород лучше Чернигова. На Новгороде и питейные заведения приличней, и народ в них трезвее, не валится снопами под ноги проезжим, а тихо засыпает на лавке или на печи. А если кто по пьяни надумает бузить или под забором нечаянно заснёт, того городская стража подберёт, и посадник в пример прочим накажет по закону. Да и кормёж в новгородских корчмах получше. В Масленицу над крышами витает блинный дух, а летом ароматы ягодных квасов. А тут, в Чернигове, из дверей корчмы несёт прелой капустой, подгнившими рыбьими потрохами. Нечистотами смердит за версту. Вопли, бренчание, брань. И всё это в виду храмовых куполов. Твердята придержал коня у дверей корчмы, всматриваясь в распахнутую дверь. Нет, не станет Демьян Твердята в этой смрадной дыре искать ночлега, попытает счастья в княжеских палатах. Вдруг да князь Черниговский Владимир Всеволодович встретит попросту старого товарища? Вдруг да не позабыл их юношескую дружбу, совместные хождения по Днепру, да на Волынь? Эх, давно развела их судьба! Много пережито за годы разлуки. Ныне вышел князь Владимир из отроческих лет, посажен отцом на черниговский стол. Много ратных побед за ним числится. Стал ли гордым? Сделался ли заносчивым? Заразился ли родовым коварством князей Рюрикова рода?
Незнакомца вынесло из дверей корчмы и бросило в серую пыль, под ноги коню Колосу. Умный конь и глазом не моргнул, лишь уши насторожил да слегка присел на задние ноги, точно раздумывая: перескочить ли через внезапное препятствие или постоять на месте, подождать, что дальше будет. Всадник его натянул повод. Велит ждать. Так и быть по сему! Колос замер, раздувая ноздри. Конь и его всадник с изумлением посматривали на распростёртое перед ними тело.
– Жив ли, милый человек? – усмехнулся Твердята.
– Ууууу… – был ответ.
Демьян склонился с седла, ткнул резной рукояткой хлыстика в спину лежащего перед ним человека.
– Святой человек это, – проговорила прохожая торговка.
В высокой кичке и расписном платке она шла по черниговской уличке, неся на локте большое лукошко, полное живыми раками. Баба обошла сторонкой смирного Колоса, перешагнула через распростёртого на земле человека, покачала головой:
– Не тронь его, боярин, не обидь! Это княжий родич, непутёвый Миронег.
Так сказала она и быстро ушла, скрылась за углом дощатой ограды. А Твердята спешился, зашёл в корчму, спросил у человека ковш воды. Человек, невысокий, рыхлый, бабьего вида, поначалу заговорил грубо, но разглядев на Твердяте пояс, набранный из чеканных вызолоченных пластин, а на поясе ножны самоцветными каменьями изукрашенные, подобрел, смахнул со столешницы пыль, предложил хлеб-соль и стойло для коня.
– Воды! – рявкнул Твердята и тотчас получил требуемое.
Твердята черпал воду из ведра и лил её на псивый затылок княжьего родича.
– Смотри не простуди его преподобие, боярин, – бормотал кабацкий служитель. – Это есть Миронег. Всему Чернигову известный человек. Ученый, трезвый, разумный! Переверни-тка его на спину. Вот так! Теперь на морду ему лей. Авось очнётся.
Кабацкий служитель оказался прав. Миронег и вправду очнулся, стоило лишь холодной водице оросить его щеки.
