Комната была переоборудована в настоящий парикмахерский салон с раковиной, креслом и столиком с различными красками и инструментами. Единственное, что в комнате отсутствовало, так это зеркало. Окна тоже были занавешены, но освещение было очень яркое. Даже настоящий софит присутствовал.
Шефер предложил Люське сесть в кресло, включил полную иллюминацию и начал внимательно разглядывать Люську.
– Срежьте там с нее все к чертовой матери! – раздалось из-за двери.
– Ваша подруга тоже мадемуазель? – поинтересовался у Люськи Шефер.
– В некотором роде, – ответила Люська.
– Мамзель, которая за дверью, вас я попрошу помолчать и не мешать. Вы бы лучше своей прической занялись. Вам самой не помешает срезать все к чертовой матери.
– Согласна, ошибочка вышла, я бы давно сама срезала, да у меня голова маленькая, а плечи большие. Так что теперь только ждать пока отрастут.
– Тогда завяжите на затылке в пучок.
– А что? Хорошая идея, – было слышно, как Панкратьева зашебуршилась за дверью, а Люська удивилась, как он все это заметил. Ведь видел же Панкратьеву от силы минут пять. Может, и правда мастер? На этой мысли Люська успокоилась и посмотрела Шеферу в глаза.
– Ну что, мастер? Тяжелый случай? – поинтересовалась она у задумчивого парикмахера, – с моей рожей не так просто. Мне в пучок волосы не завяжешь!
– Нормальный случай. Я бы даже сказал – обычный. Но рожа у вас не такая уж и пропащая. Кстати, местами даже ни чем не хуже, чем у вашей подруги.
– Вот и я ей то же самое говорю! – раздалось из-за двери.
– Молчать, выгоню! Обеих! – взревел Шефер, и Люська от страха аж подпрыгнула в кресле. Ей уже совсем не хотелось, чтоб он их выгнал.
Шефер покопался на столе и протянул Люське ватный тампон и молочко для снятия макияжа.
– Людмила, смойте, пожалуйста, с себя все это безобразие, – сказал он, продолжая разглядывать Люську.
– А вы не боитесь? – поинтересовалась Люська. – Я ведь практически альбинос.
– Не боюсь. Мне необходимо увидеть ваш настоящий цвет лица.
– Синий! – вздохнула Люська и начала смывать с себя с таким трудом нанесенную раскраску. Конечно, одним тампоном она не обошлась.
Когда с косметикой было покончено, Шефер начал крутить Люськину голову в разные стороны.
– Ага! – довольно сказал он и начал что-то замешивать у себя на столе.
– Вот теперь можно разговаривать, – заметил он в сторону двери. Из-за двери раздался тяжелый вздох.
– А посмотреть можно? – жалостно спросила Панкратьева.
– Нет. Я терпеть не могу, когда смотрят.
– Поэтому здесь и зеркала нет? – догадалась Люська.
– Ага!
– А как же вы в салоне работаете? – удивилась за дверью Панкратьева.
– Я в салоне работаю мужским мастером. Стригу бокс, полубокс, косые височки и прочие неинтересные вещи. Женщин я стригу только здесь, у себя.
– Интересно как! А как же вы с Евстратовой вместе на конкурс в Венгрию ездили?
– С какой такой Евстратовой? – было видно, что Шефер искренне удивлен.
– Вот, зараза! Наврала! Евстратова Ленка – моя парикмахерша, – пояснила Люська.
– А я тебе говорила, что врет она все! – мстительно добавила из-за двери Панкратьева.
Шефер стал намазывать Люськину голову полученной смесью.
– Перекись? – принюхавшись спросила Люська.
Ей уже нравилось у Шефера и хотелось, чтобы он занимался ей подольше.
– Есть немного, – ответил он. – Только я вас попрошу, Людмила, никакой больше «Ириды». Категорически.
За дверью хихикнула Панкратьева.
Шефер замотал Люське голову и принялся мазать ей брови какой-то другой смесью.
– Я вам сейчас брови и глаза покрашу, запишу на бумажке, какая нужна краска. Когда к своей Евстратовой пойдете, скажете ей, чем вас красить.
– А голову?
– Голову только у меня.
– У вас дорого каждый месяц ходить.
– Красота требует жертв.
– Скупой платит дважды, – раздалось из-за двери.
После покраски Шефер начал Люську стричь, и она опять заволновалась. Казалось, что волос у нее на голове практически не осталось.
– Людмила, вы должны выбросить всю вашу косметику. Она вам совершенно не идет, – заявил Шефер, щелкая ножницами вокруг Люськиной головы.
– Как же это?
– А так. Вы женщина – лето.
Люська захихикала, а Панкратьева из-за двери радостно добавила:
– Ага! Только нос у нее синий.
– Правильно, красный нос только у снежной бабы, – заметил Шефер. – Вы, кстати, мамзель, хоть и не снежная баба, а женщина – зима.
– Да ну? – удивилась Люська. – Тогда почему у нее нос тоже синий? Или он с возрастом покраснеет?
– Насчет носа не знаю, а вот кожа у вашей подруги совсем другого оттенка, нежели у вас. Ей ни в коем случае нельзя использовать в косметике теплые цвета. Никаких кирпичных и морковных оттенков. Только бледно розовые, сиреневые, фиолетовые.
– Я это называю – покойницкие, – раздалось из-за двери. – Вы смотрели американский фильм «Зловещие мертвецы»? Там все покойнички явно такой косметикой намазаны. И губы у них синие.
– Ага, прям, как у тебя с твоей перламутровой помадой! – добавила Люська.
– Пусть будут покойницкие, – покладисто согласился Шефер. – А вот вам, Людмила, наоборот, необходимы цвета теплые, а вы волосы фиолетовой «Иридой» красили и тени себе сиреневые рисовали.
– Безобразие, – раздалось из-за двери. – Мы ее теперь кирпичиком перед выходом натирать будем.
– Кирпичиком не надо. Я вот сейчас примерно набросаю палитру, а вы потом уже переймете, – с этими словами Шефер открыл маленький плоский чемоданчик и у Люськи аж сперло дыханье. Чего там только не было! И тени, и пудра, и карандашики разные, и кисточки всевозможные, и куча еще всяческих прибамбасов, назначения которых Люська даже не могла себе представить. Вся эта роскошная красота еще и пахла при этом просто волшебно.
– Ух ты! Где взяли? – практично поинтересовалась она у Шефера, сразу прикидывая, сколько же вся эта красота может стоить.
– Чего там? – занервничала за дверью Панкратьева.
– О! Анька, тут такой набор для раскраски физиономии, что я уже в обмороке валяюсь, – пояснила Люська подружке.
– Это мне родственник из Штатов прислал, – Шефер задумчиво разглядывал все это несусветное богатство. – Тут на любой вкус есть.
– Хорошо тому, у кого родственники в Штатах! – вздохнула из-за двери Панкратьева.
