– Еще пять минут, и мы поедем.
– Помру скоро, – прошептала Карпатова. – Сил нет.
– Не помрешь, – уверенно ответила медсестра. – А силы в тебе, Серафима Ильинична, как в молодой кобыле. Выживешь!
– Спасибо, успокоила.
– Молчи лучше.
Иртышный вернулся вместе с Лизой, как и обещал. Он вошел в палату, весь бледный, растерянный, и плюхнулся на незастеленную кровать.
– Что-то случилось? – спросила Рябинова. – Аркадий Петрович?.. – Она не обратила никакого внимания на дочь, подошедшую к матери.
Это было совершенно естественно.
– Это я, – тихо произнесла Лиза над ухом раненой женщины. – Я тебя спасу. – Она без промедления вколола матери заранее приготовленный раствор.
Серафима Ильинична даже не дернулась. У нее не оставалось сил.
Медсестра была ошарашена.
– Лиза, что ты колешь?
– Все нормально, это витамины, – сказал Иртышный и поднялся, пытаясь не показывать остальным глаза, разбухшие от слез.
– Ну и больничка у вас! – пробубнила Большая Маша.
Иртышный хотел достойно ответить на это, но тут в палату вернулись Ковальски и Арам, плохо чувствующий время и пространство.
– Всех перетаскали, – доложил, тяжело дыша, охотник и тут же заметил, что с доктором что-то не так. – Ты в порядке?
– Да, накатило просто, не обращай внимания. Спасибо вам, – поблагодарил их Иртышный и сделал пригласительный жест в сторону двери.
Доктор с охотником вышли в коридор. Оказавшись там, Иртышный задумался, вернулся в палату и попросил Рябинову тоже выйти на пару слов.
– Спасибо вам большое! – сказал он, взял за руки медсестру и охотника и повел их к выходу из больницы. – Идите отдыхать. Остальное я сделаю сам. Вот еще. – Доктор достал из кармана пачку зеленых американских купюр и разделил ее на две неравные части. Большую он отдал Ковальски, меньшую – медсестре.
– Откуда у вас так много денег?! – воскликнула Рябинова, разглядывая сразу несколько своих зарплат.
– Это вам, – настаивал Иртышный. – Плата за работу. – Он медленно продолжал подталкивать их к выходу. – Съездите куда-нибудь, отдохните. С сегодняшнего дня вы в отпуске на две недели. Поняли меня? Нам всем довелось хлебнуть по полной. Считайте, что моя благодарность не знает границ в разумных пределах, – пытался шутить доктор. – Леонид, я тебя попрошу, проводи даму до остановки. Вам же ехать надо, верно? – Он попытался повелительно посмотреть на медсестру, и у него это получилось. – Думаю, вы можете позволить себе такси. А за Серафиму Ильиничну не беспокойтесь. Я улажу все вопросы, связанные с ее лечением.
– Что сказать в деревне? – спросил охотник, уже стоя на крыльце.
– Ты ничего не видел и не знаешь. Был на охоте. – Доктор похлопал Леонида по плечу.
– А ты?
– Я совсем другое дело, Леонид. Ты хорошо стреляешь.
– Спасибо.
Охотник и санитарка пошли по заасфальтированной дорожке прочь от больницы. Оба уставшие, вымотавшиеся, издерганные, но чуточку счастливые благодаря деньгам доктора.
А Иртышный вернулся в палату.
Раненая женщина продолжала лежать на койке, но уже смотрела на доктора ясными глазами.
– Как она? – спросил он у розовощекой Лизы.
– Лучше.
– Вот и прекрасно. – Аркадий Петрович оптимистично потер ладони.
– Нам надо ехать, – взмолилась Большая Маша, которая хотела как можно быстрее убраться отсюда.
Да и женщина эта с ножом в пузе. Не довезут ведь они ее.
– Скоро уже. Вы не поможете мне? У нас еще один раненый в подвале.
– Это ужас какой-то! – Фельдшерица резко встала со стула.
– И не говорите, – мягко согласился с ней доктор, и глаза его нехорошо сверкнули. – И вас я тоже попрошу, – обратился он к Араму и мягко, словно кот, вручил сотрудникам «Скорой» по стодолларовой купюре, что дало необходимый эффект.
– Что с пострадавшим? – по-деловому осведомилась фельдшерица, готовая шить, перевязывать и откачивать кого угодно.
– Пойдемте со мной, я вам все покажу, – сказал Аркадий Петрович и на всякий случай тяжело вздохнул.
Парочка энергично спустилась в подвал и вошла в лабораторию.
– Но здесь никого нет! – заявила Большая Маша и удивленно вскинула брови.
Водитель, основательно уставший за день, сурово посмотрел на Иртышного, стоящего у открытой двери. Он почуял неладное, попытался быстро подойти к нему, но было поздно. Доктор резко закрыл дверь лаборатории и повернул ключ в замке.
– Выпустите немедленно! Вы что делаете, ненормальный?! – прокричала фельдшерица.
– Что происходит, а?! – прорывался сквозь сталь голос Арама.
– Что-что. – Доктор почесал нос. – Часов через двадцать мне ой как жрать захочется.
В саду нашлось достаточно старых спиленных деревьев и толстых веток. Дворник дядя Саша работал старательно, аккуратно. Все в кучку собирал, вот и пригодилось.
Доктор облил трупы своих товарищей и пациентов бензином, слитым из бака медицинской машины. Потом он отставил пластиковое ведро в сторонку, поднял голову и посмотрел на звезды.
Ночь, почти нет ветра. Бесконечная необъятная вечность, поглотившая маленькую больничку. Романтика.
Он достал сигарету, прикурил от спички и, не раздумывая, бросил ее на ветки, облитые бензином.
Вспыхнуло пламя.
Аркадий стоял в нескольких шагах от кучи горящих тел и жадно втягивал в себя табачный дым. Интересно, а захочет ли он курить спустя несколько часов или нет?
Появилась Лиза.
– Доктор, там милиция приехала. Хотят вас видеть.
«Очень кстати. Надо продолжать мясозаготовки. Когда еще мы наладим поставки говядины? Кроме того, у нас появится пара часов на то, чтобы навести здесь порядок. Менты очень не скоро начнут искать свой патруль».
– Сейчас, покурю и приду. Веди их пока на кухню, к нашему холодильнику.
Лиза весело кивнула и скрылась.
Начиналась новая жизнь.
Он вздохнул, выпустил струйку дыма в воздух, изредка пронизываемый трелями и пересвистами невидимых птичек. Доктор почувствовал прилив новых сил и улыбнулся, забыл о проколе на спине, который перестал болеть сам собой.
Как только Лиза ушла, в его груди что-то екнуло. Будто стала тоньше какая-то теплая добрая связь, возникшая между ними на секунды скоротечного диалога. Ему подсознательно захотелось вернуть девочку и продолжить говорить с ней, неважно о чем, просто так. Можно даже молчать и быть рядом.
Он неожиданно подумал и о любовнице, лежащей на больничной кушетке, и так явственно ощутил ее, будто она была подле него, у скорбного разрастающегося костра. Неведомое чувство единства с такими же существами, как и он сам, зарождалось внутри, становилось все сильнее с каждой минутой. Иртышный чувствовал и мать, и дочь. Невидимые потоки тонкой всепоглощающей нежности связывали их. Это была та самая семья, которую он хотел создать на протяжении многих лет.
