– Не дам! Убийцы! – страшно взвыла она.
Доктор едва не прикусил язык от боли и вынужден был замереть.
– Положите топор и встаньте! – яростно потребовала она.
– Виктория Яковлевна, мне больно.
– Ему тоже! Отойдите! Немедленно!
Вестовой зашел сбоку, резко перехватил пику и оттолкнул мамашу, не давая ей и малейшего шанса взбрыкнуть.
Столяров тут же подключился к процессу, несмотря на надрывные крики и дрыганья ногами.
– Вы находитесь в специализированном медицинском учреждении, – ровно напомнил доктор несчастной женщине, извивающейся в крепких руках санитаров.
Он кое-как встал и понял по ощущениям, что бабенка палку не перегнула, хотя и могла бы. Только кожу на лопатке немного проткнула богатая стерва. Иртышный испытывал боль, чувствовал, как по его спине ползла струйка крови, и не стал добрее. Он должен был казнить ее сына. Немедленно.
– Не сметь! Я вас засужу! – орала мать, убитая горем.
Она мечтала видеть сына здоровым, способным говорить, ходить, улыбаться.
– Очень жаль, но нам придется продолжить лечение, – заявил Иртышный, повернулся к телу и снова занес над головой топор.
Цвет и структура кожи на теле дистрофика заставили его повременить с ударом.
Доктор ткнул пальцем в голое плечо Коленьки, вылезшее из-под пижамы. Ощущение плотной структуры было столь неожиданным, что заставило его одернуть руку.
«Броня! Он может быть жив!»
Глаза его налились кровью. Доктор сжал топор двумя руками, вознес его к небесам.
– Нет! – Мать неведомо как вырвалась из рук санитаров, рухнула на сына, закрыла его собой. – Он мой, живой. Я не дам!
Лиза и Рябинова следом за Рыжовой выбежали в коридор, но не вмешивались.
Пятеро вооруженных мужчин против одной несчастной, сходящей с ума матери.
Она прильнула к ребенку и стала беспорядочно целовать его лоб, щеки, губы.
– Не отдам! – провыла женщина и приложила ухо к левой стороне его груди. – Оно бьется, – радостно прошептала Рыжова, с восторгом глядя в лицо Иртышному.
Она одержала самую важную победу в своей жизни.
Психиатр, напротив, с каждой секундой старел ровно на год.
– Мой мальчик живой!..
Дистрофик вдруг дернулся и чудовищно вытянул шею. Он в два дерганых движения смог прихватить плечо матери и вогнать зубы так глубоко, что достал и ключицу. В следующее мгновение мутант поднялся на ноги, продолжая удерживать в зубах страдалицу, вопящую от неожиданности и адовой боли.
Глаза психа были наполнены болью и ненавистью, полыхали животной, совершенно неуемной тупой яростью.
– Сынок, Коленька! Коля! – Мать вся сжалась, тряслась в судорогах и истошно орала.
Руки мутанта оставались свободны. Он оттолкнул в стороны Морозова и Ковальски, одуревших от ужаса, и метнулся в небольшой коридор, ведущий к столовой. Все это Коленька проделал, не выпуская изо рта родную мамочку.
Ковальски как-то вернулся в реальность. Он жутко матерился и снаряжал магазин «сайги». В это время из столовой доносились предсмертные вопли женщины, хруст разрываемой кожи и сухожилий.
– Не стоять! – закричал опомнившийся доктор и бросился по узкому коридору следом за мутантами.
Ковальски в два прыжка догнал его.
– Легче, Аркадий Петрович!
– Его кожа!.. – заявил доктор, сбавивший ход. – Она как у слона, похожа на резину, целенаправленно меняется. Понимаешь? Организм защищается. Мы стреляли в Коленьку, и вот результат. Это не просто регенерация, Леня. Налицо возможность развивать свои качества и свойства в определенном направлении. Господи! Да это же революция! Мы их всех замочим и станем бесконечно богаты! Потом, разумеется.
Пятеро мужчин побежали к столовой. Хромоногая однорукая Лиза смотрела им вслед и плакала навзрыд.
Что же она натворила?! Но ведь это случайность, так не должно было быть. Она, честное слово, не хотела ничего такого.
Монстры разорвали Рыжову за считаные секунды, оставили только торс и голову. Конечностей не было. Женщина лежала посередине помещения, на одном из квадратных столов, тех самых, непокрашенных, деревянных, без вазочек и салфеточек. Она оставалась в сознании и продолжала дышать.
Когда Семен подошел к ней, ему показалось, что она узнала его. Не доходя до нее пары метров, он вскинул автомат и заорал. Вместе с его криком несколько пуль остановили страдания несчастной женщины.
Макаров никак не мог очухаться до конца.
– Я такого даже на войне не видел, – заявил он. – Ничего, еще немного, и я привыкну, мужики, никуда не денусь. Я же видел смерть раньше, да не один раз. – Седовласый мужчина привалился плечом к стене и посмотрел в сторону кухни. – Старый уже, наверное.
Судя по кровавым разводам, мутанты утащили руки и ноги Рыжовой туда, за раздачу. Черный ход из хозблока мужики заблокировали, но разве это удержит монстров!
– Аркадий Петрович, слушай меня! В деревню их выпускать никак нельзя. Там женщины и дети, – проговорил Вестовой.
– Наедятся, не пойдут, – ответил Иртышный. – Им белки нужны были, чтобы восстановиться, особенно Коленьке. Перекусят психи его маманей и успокоятся. Да и не знают они, что деревня поблизости. Кто им говорил-то?
Мария Ивановна была известна на всю станцию «Скорой помощи» своей филейной частью даже больше, чем Майкл Джексон лунной походкой всему остальному миру. Поэтому коллеги и прозвали ее именно так – Большая Маша.
Водители рассказывали, что, пытаясь зайти в некоторые подъезды, она на время застревала в дверях, иногда поворачивалась бочком, а в другой раз, уставшая или в дурном настроении, вырывала дверные коробки вместе с дюбелями.
Фельдшер на «Скорой» – адский труд. Ночь, пурга, дождь, а ты прешь сквозь тьму с ампулами димедрола, анальгина, папаверина наперевес. Но пока не приехала на место, можно и поболтать, особенно если у водителя язык тоже чешется.
– Смотри, Арамчик, светло как у них, и асфальт новый, – отметила Маша благоустроенность коммуникаций при подъезде к больнице.
– И не говори, – согласился царь автострад, почесывая щетину, выросшую к ночи.
– Последний вызов, и двинем домой, – произнесла пышка в томлении. – Ранение в брюшную полость, бытовуха, наверное.
– Ничего, ментов вызвали, приедут, разберутся. Ты подумай, могут, когда захотят.
– Чего?
– Ни одной кочки, говорю. Чуешь, попа на месте?
– Ох, тебе, я смотрю, мой зад покоя не дает! – Маша вспыхнула и захохотала, приходя в восторг от того, что язык мужика парализовало на несколько секунд. – Ой, покраснел!
– Маша! – Арам покосился на соседку. – С чего мне краснеть, а? – Он снял руку с рычага и сделал вид, что щиплет фельдшерицу за ляжку.
