Следом из одиночной камеры вылетела Карпатова и бросилась следом с надрывным криком:
– Доченька, постой!
Охотник мгновенно сдернул с плеча ружье и влетел в камеру.
Иртышный обернулся и закричал:
– Стреляй в него!
Ковальски увидел руку Лизы, лежащую подле головы психопата. Его передернуло. Он без сомнения приставил двустволку к сердцу ублюдка и нажал на спуск.
Картечь пробила тело под углом, прошла сквозь матрац, лежащий на металлической сетке, ударила в бетонный пол, выбила из него острую крошку и срикошетила.
Рыжов дернулся и обмяк.
Ковальски и Кузнецов охнули и повалились на пол, оглашая больницу стонами и ненормативными эпитетами.
– Какой я тупой! – заявил Ковальски в конце недвусмысленной тирады.
Иртышный разрывался, не знал, то ли бежать за Лизой и ее бешеной маман, то ли помогать раненым.
Кузнецов задрал белые штанины и сообщил, что у него не так все плохо. А вот Ковальски был не столь оптимистичен.
Тело мутанта не шевелилось. Кровь быстро пропитала тонкий матрасик и стала капать на пол, прямо под койку.
Иртышный выскочил в коридор. Он увидел, что мать поймала дочь, перехватила то, что когда-то было аккуратной маленькой ручкой. Она старалась унять кровотечение и повела ее вниз, на первый этаж.
Оттуда уже неслась наверх медсестра Рябинова, забывшая про земное притяжение. Это было очень кстати. На то, чтобы разобраться с запорами на решетках, требовалось время.
– В перевязочную! – голосила мать.
Рябинова, вся бледная, перепуганная внезапным видом страданий и крови, не теряла самообладания, тут же подхватила Лизу. Женщины повели ее вниз.
Доктор убедился в том, что они помогут девочке, вернулся в палату и склонился над Ковальски. Армейские ботинки защитили его ступни от мелких осколков бетона, а вот голени были посечены в нескольких местах.
– Что там? – спросил охотник, выворачивая шею в сторону кровати, на которой неподвижно лежал людоед, застреленный им.
«Не шевелится. Вот и хорошо. Это главное».
– Жить будешь, сто пудов, – оптимистично ответил доктор, хотя и не видел еще порезов. – Встать сможешь?
Охотник, пострадавший от рикошета, попробовал подняться. Это у него получилось.
– Все не так страшно, – с удовольствием заметил Иртышный. – Пойдем в процедурную. Я приведу тебя в порядок.
До его ушей донесся громкий тугой хлопок. Человек открыл глаза и посмотрел на белый потолок, нависающий над ним. Он попробовал дернуться, но не смог. Ремни надежно удерживали его.
«Меня зовут Денис Викторович Кормильцев. Мне двадцать четыре года. Я родился в селе Пустовое Кемеровской области, был шахтером. Я чувствую себя хорошо, хочу на свободу и жрать!»
Он дернулся. Локти из-за слабого люфта ремней смогли упереться в матрац. Денис напрягся и попытался прогнуть спину, не обращая внимания на широкую ленту, перетягивающую грудь.
Раздался скрежет. Металлическая сетка начала расходиться под локтями.
Кормильцев на секунду замер от неожиданности. Как можно продавить металлические прутья через тонкий матрац, не имея возможности использовать полностью вес собственного тела? Он настолько силен? Или кушетка, к которой он был притянут, никуда не годится?
Жрать!
Денис дернулся еще несколько раз. Постепенно ремни стали ослабевать. Он попытался выгнуться и повернуться на бок. Не получилось. Еще раз!
Кровать ходила под ним ходуном. Он стал биться на ней словно припадочный, стараясь вырваться из оков. Ножки, прикрученные к полу, тряслись, но держались. Сетка скрипела, но не собиралась расходиться под ним. Денис дергался изо всех сил. Ремень, фиксирующий грудь, чуть ослаб, однако руки и ноги оставались зафиксированными.
Кормильцев почувствовал новую волну ненависти ко всему, что его окружало, и рванул обеими руками так, что на глаза навернулись слезы. Недавно обновленные ремни выдержали очередной тест на разрыв, но придурок продолжал трястись и извиваться, не успокаивался.
Раздался треск. Он замер в надежде на то, что один из ремней не выдержал. Но его ждало разочарование. То, что сквозь собственный припадок показалось ему разрывом толстой кожи или ткани, переросло в лязганье замка.
В камеру с ружьем в руках вошел Вестовой.
– Бежишь? – зло поинтересовался санитар, не думая приближаться. – Давай!.. Такого, как ты, кончили только что напротив. Выстрел слышал?
– Вы сумасшедшие, – прошептал Денис, смачивая языком пересохшие губы.
– На себя посмотри, – проговорил Егор Федорович, подходя ближе. – Даже и не думай, не получится. Доктор всерьез размышляет над тем, чтобы вас всех избавить от мучений.
– Тварь! – Кормильцев покраснел от натуги и снова выгнулся.
Вестовому это определенно не понравилось.
– А ремни-то разболтались. Сейчас поправим. – Он закинул ружье на плечо, подошел к психу, надавил ему коленом на грудь и затянул ремень на одну дырочку. – Ты, милок, не быкуй, если помереть по-человечески хочешь. Послужишь науке. Для экспериментов сгодишься или на органы.
– Я тебя убью, – прошипел псих.
– Я тебя сам убью, – сказал Вестовой и вышел из камеры.
Снова лязг засова, хруст замка, удаляющиеся шаги и полная пугающая тишина во всей клинике. Как ни старался, Кормильцев не мог уловить ни единого шороха.
Жаль. Было бы чем развлечься. Лежишь, слушаешь…
Жрать!
Он просунул между зубами собственный язык и, полностью отдавая себе отчет в том, что делает, прокусил его. Псих пил собственную кровь и ощущал, как теплые питательные струи сползали вниз, куда-то в бездну. Потом он активно заработал челюстями, стал отгрызать плохо пережевываемый бесполезный отросток, находящийся во рту.
Когда приступ ярости прошел, боль прорвалась к мозгу. Но она была на удивление быстро купирована сознанием. Денис смог спокойно прожевать ту часть языка, которую сумел отгрызть.
«Я ем сам себя», – подумал он, но не прекратил жевать и даже стал гордиться тем, как лихо преодолевает трудности, свалившиеся на него.
Дверь снова заскрипела. На пороге появилась старушенция Нина Валерьевна.
«Наконец-то ужин. Она принесла мне что-то поесть. Жрать!»
Санитарка с двумя небольшими металлическими бачками широко отворила дверь камеры и застыла на пороге.
– Господи, Денис!.. Что с тобой?
Он ответил, что с ним все нормально, но звуки, вырвавшиеся изо рта, были мало похожи на слова.
– У тебя в крови весь рот! Я доктора позову.
Кровотечение было остановлено. Жизни дочери перестала угрожать реальная опасность. Карпатова, все еще пребывающая в полушоковом состоянии, рванула на второй этаж.
