«Мама… папа нам ничего не сделает?» – прошептал я.
Она погладила меня по голове, и я увидел, что ее рука дрожит.
«Все будет хорошо, – только и произнесла мама. – Ты быстро оденешься и выйдешь во двор. Я тебя провожу».
Я кивнул.
Вздохнув, мама поднялась со стула, и мы уже собирались направиться в прихожую, как в коридоре неожиданно появился папа. Бесшумно, как привидение. Он был совершенно голый, даже без трусов и носков. В руке у него был молоток, и он улыбался. Но улыбался не обычной улыбкой, нет. Тогда мне почудилось, что его рот просто разъехался в стороны, как «молния» на сумке. И когда он шагнул вперед, замахиваясь, я обмочился.
Глотка снова пересохла, но всего лишь плеснул морской воды на губы. Пить я больше не рискнул, хотя жажда все сильнее давала о себе знать.
– Марина?
Она уставилась на меня, будто бы видя первый раз в жизни.
– Ты невнимательно меня слушаешь, – сварливо произнес я.
Она безучастно кивнула, продолжая бессмысленно глазеть куда-то сквозь меня. Выдержав небольшую паузу, я возобновил рассказ:
– Он ударил ее по лицу. Мама закричала, пытаясь вырвать молоток из его рук. Я увидел кровь на ее щеке и тоже закричал. Но папа даже не смотрел на меня. Вероятно, перед его глазами была только мама и крысы. Полчища крыс…
«С каких пор в нашем доме завелось столько этих тварей?» – оскалившись, спросил он. Мама пыталась защититься руками, но он снова ударил ее. Кажется, молоток попал ей в рот, по губам, хрустнули зубы. Я заревел. Мне удалось проскользнуть между ними, и я помчался к двери. Времени на одевание не было. Все, о чем я думал, – спасти маму. Позвать на помощь. В общем…
Я беспомощно огляделся. Затем посмотрел на Марину, вздрогнув – на сотую долю секунды мне подумалось, что это не моя любимая, а мама. Сидит в лодке, в домашних тапочках и в своем переднике, вкусно пахнущем блинчиками с творогом, а из ее развороченной головы вперемешку с кровью ползет губчатая мозговая масса.
«Привет, сынок», – шепчет она бескровными губами, и я дергаюсь, будто коснувшись оголенного провода.
Тру глаза и вижу, что никакой мамы нет.
Да, мама в могиле.
– Марина, тебе интересно, что было дальше? – спросил я.
Она едва заметно кивнула, и я удовлетворенно повел плечом.
– Дверь оказалась закрытой. Видимо, папа предусмотрел все. Все, кроме балкона, – сказал я. – Наша гостиная была как раз между кухней и прихожей. Я метнулся туда. Странно, что мысль о балконе пришла мне в голову, правда? Наверное, в стрессовой ситуации организм сам подключает какие-то свои скрытые ресурсы, как думаешь?
Марина молчала, но я не настаивал, чтобы она подтвердила мои догадки тех лет.
– Я открыл балкон и посмотрел вниз. Мы жили на третьем этаже, и я подумал, что если я прыгну, то наверняка сломаю ноги. Понимаешь? Даже в сложившейся обстановке я пытался анализировать ситуацию. Но при этом… Крики мамы были слышны даже на балконе. Папа убивал ее. Молотком.
«Помогите!» – закричал я, перегнувшись через парапет балкона. На улице никого не было, кроме какой-то старушки, которая волокла за собой тележку.
«Витя?»
Я вздрогнул, услышав голос отца. Оглянувшись, дрожащими пальцами закрыл балконную дверь на щеколду.
«Витя, ты тоже не видишь крыс?»
Я прижался спиной к парапету.
В каком-то трансе я видел папу, который привидением маячил за стеклом. Его лицо, грудь и руки были все в красных пятнышках, и только спустя какое-то время мое сознание шепнуло мне, что это кровь. Кровь моей мамы.
«Папа, не надо», – всхлипнул я. Обделанные влажные шортики, в которых я ходил дома, неприятно липли к ногам.
«Ты видишь их, сынок? – ласково спросил папа. Он поднял молоток, покачивая его перед балконным стеклом. – Эти крысы повсюду. Они заразны, сынок. Они отвратительны».
После этих слов его рот снова растянулся в ухмылке, и он обрушил молоток на стекло. Я закричал.
«Крысы! – визжал отец, с размахом круша балконную дверь. – Зачем вы принесли их в наш дом?!!»
Ступая босиком по битому стеклу, он принялся протискиваться сквозь образовавшееся пространство. Торчащие из двери осколки, словно ощетинившиеся зубы, оставляли на его обнаженном теле глубокие борозды, но папа ничего не чувствовал. Во всяком случае, он вел себя так, словно ничего не чувствовал…
Я умолк.
С удивлением коснувшись мокрых глаз, осознал, что плачу.
– Извини… я понимаю… просто я никогда не переживал это так, как сейчас, – дрогнувшим голосом произнес я. Глубоко вздохнув, я снова заговорил: – Я перелез через парапет, и когда он оказался на балконе, прыгнул вниз. В тот момент я ни о чем не думал, внутри меня долбилась только одна мысль – убежать. Убежать куда угодно и спрятаться. При падении я сильно ударился бедром. Потом у меня плохо срослась кость, из-за чего я остался хромым на всю жизнь. Ты это знаешь. Но тогда… Я заревел с новой силой и пополз. Пополз изо всех сил, зовя на помощь.
«Крысы!!» – ревел наверху папа.
Словно во сне, я поднял голову. Он перелез через парапет. Как был – голый, забрызганный кровью, с молотком в руке.
«Разве ты не видишь их?!» – провизжал он, срываясь вниз.
Его тело тяжело шлепнулось на промерзший асфальт, словно мешок с требухой. В этот момент мое сердце сжалось, и в глубине души я надеялся, что он разбился насмерть. Тем не менее я продолжал ползти вперед, отчаянно взывая о помощи.
«Крысы…» – захрипел папа. Он был жив, хоть и упал неудачно, сломав себе ногу. Набравшись смелости, я даже обернулся, увидев торчащую из его колена кость.
«Наверное, это очень больно», – почему-то подумал я, продолжая ползти.
Он не отставал, двигаясь следом за мной.
Из подъезда вышла какая-то женщина и, увидев меня и голого, залитого кровью папу, заверещала.
«Помогите маме», – прошептал я.
Папа догонял меня. Он полз значительно быстрее, несмотря на сломанную ногу, от которой оставалась багровая полоса крови, источая в морозном воздухе пар.
«Крысы… много крыс, – сипло произнес папа, – крысы в доме…»
Он был совсем рядом.
Взмахнул молотком.
Я завопил, задохнувшись, – удар пришелся в щиколотку, размозжив косточку.
«Крысы…»
Женщина, вышедшая из подъезда, издала истошный крик. Подбежав ко мне, она схватила меня под мышки, оттаскивая прочь.
«Витя?» – прохрипел он. Молоток выпал из его окровавленных пальцев. Он глупо хлопал глазами, словно не понимая, как тут очутился – на улице, совершенно раздетый, весь в крови, с вывороченной ногой.
«Витенька!» – позвал меня папа, и голос его дрогнул. Он очумело взглянул на молоток, и лицо его перекосилось в гримасе. Закричав, он отбросил его, будто он был заразным. После этого из его рта пошла пена, и он стал дрыгать руками и ногами.
