Слава богу, вызов Зиганшина отвлек от бессвязных и бессмысленных рассуждений.
Лиза удивилась, что он вышел на службу, но начкрим довольно раздраженным тоном, свидетельствующим обычно о неуверенности в своей правоте, сказал, раз бросить работу он не может, детям придется проявлять самостоятельность. В следующую секунду Мстислав Юрьевич потянулся к телефону и стал показывать ей фотографии щенка, взятого у Эмилии Львовны.
– Ты меня для этого вызвал? – спросила Лиза, с ужасом наблюдая на суровом лице начкрима явные признаки умиления.
– Нет, ну посмотри! Разве тут можно устоять? Кстати, я договорился, ты тоже можешь взять, если захочешь. Ладно, к делу. Вернувшись от Шишкиной, я сразу бросился смотреть запись передачи и выяснил, что доктора звали Георгий Петрович Шелест. Покойный Дмитрий Павлович проехался по нему, словно танком, и особенно противно, что самого врача не пригласили на это судилище и не дали сказать ни слова в свое оправдание.
– Стало быть, не такой он был искренний и прекрасный, как расписывала вдова?
Презрительно фыркнув, Зиганшин сказал, что не видел еще ни одной жены или любовницы, которая бы здраво судила о своем мужике, но у него создалось впечатление, что Шишкин действительно верил в ту ахинею, которую нес в народ.
– Так что искренним, может, он и был, – протянул начкрим задумчиво и включил кофемашину.
Поставив перед Лизой изящную чашечку, он в своей привычной манере принялся расхаживать по кабинету:
– Я поднял информацию по своим каналам, и знаешь что выяснил? Тебе сначала плохую новость или очень плохую?
– Давай по порядку.
– Хорошо. Я учел твои соображения, что если мы имеем дело с местью товарища Шелеста, то опасность может угрожать всем участникам его процесса, и как только выяснил имена всех фигурантов, сразу дал Шаларю негласное задание их пробить.
– Надо предупредить их как можно скорее, – буркнула Лиза, думая, как хорошо быть коррумпированным полицейским. Ей пришлось бы потратить много времени и сил на то, что Зиганшин в течение нескольких часов, не выходя из кабинета, узнал по своим мафиозным каналам.
– Давай ты не будешь меня перебивать и ломать интригу. Как ни противно мне было, я внимательно посмотрел программу Шишкина от начала до конца и выяснил, что Георгий Петрович действовал из корыстных соображений и запихнул в дурдом не абы кого, а единокровного брата своей девушки, чтобы по-царски зажить с ней в освободившейся после этого хате. Мать брата, присутствовавшая на передаче, особенно напирала на этот момент и очень желала привлечь падчерицу к ответственности, выставив ее соучастницей преступления, но, к сожалению, сия тема впоследствии не получила развития.
– Почему к сожалению?
– Да потому что! – раздраженно воскликнул Зиганшин. – Оказывается, этот образец нормальности и эталон психического здоровья через несколько месяцев убил свою единокровную сестру в приступе лютой шизофрении. А села бы девчонка, так осталась бы живая.
– Получается, у Шелеста были гораздо более веские основания для мести, чем просто срок?
Мстислав Юрьевич покачал головой и развел руками, как бы оправдывая Георгия Петровича:
– Она к тому же беременная была, на сносях. Я как подумаю, так прямо дурно становится, мужик в одночасье лишился вообще всего. Жизнь, конечно, жестокая штука, но, нанося удары, обычно оставляет что-нибудь, за что можно ухватиться. А тут полностью выдернули землю из-под ног. В довершение у Шелеста еще мать умерла, пока он срок мотал. Перемололи человеку всю судьбу, и ради чего? Чтобы доказать, что к психам надо гуманно относиться. А самая жестокая и тонкая ирония состоит в том, что бедолаге даже не подумали пересмотреть дело, когда выяснилось, что он не закон нарушал, а просто был хорошим специалистом и разглядел признаки душевной болезни до того, как человек перешел к насильственным действиям. Иногда я думаю, – продолжал Зиганшин, расхаживая по кабинету, – что самая идиотская и кровавая штука на свете – это борьба за идею. Все глупость человеческая и трусость, не хотим мы вникать в каждую конкретную ситуацию, а хотим готовые клише. Чтобы не думать, а сразу знать, как делать к своей выгоде и безопасности. Набиваем себе головы всяким говном типа антисемитизма или чего-нибудь еще, и чем больше у нас там утрамбовано этого говна, тем больше орем о свободах и правах. Ладно, политчас закончен, вернемся к делу. Есть одно обстоятельство, которое опровергает все наши гипотезы и заставляет думать, что все это – чудовищное совпадение.
Лиза глотнула фирменного начкримовского кофе, отвратительная вкусовая палитра которого вполне раскрылась в остывшем состоянии.
– Невозможно. Три обидчика Шелеста погибли совершенно одинаковым образом в течение года, это все что угодно, только не совпадение.
– А Наташа? Она точно не имеет никакого отношения к той давней истории и не была знакома ни с кем из ее участников.
– Смерть Натальи Юрьевны – трагическое стечение обстоятельств, действительно результат острого психоза у Карпенко.
– А почему тогда этот таинственный хмырь звонил и Оксане Карпенко, и мамаше Скролибовского? Если Олег не замешан?
Лиза сделала еще глоток. Эта жуткая кислая бурда, оказывается, прекрасно прочищает мозг.
– Допустим, я Шелест, – она нахмурилась и украдкой постучала кулачком по краешку стола, чтобы не привлекать к себе бед, влезая в шкуру глубоко несчастного человека, – моя жизнь похерена ради идеи защиты прав психически больных людей. Я лишился жены и ребенка, прозябаю на дне общества, а у моих обидчиков между тем все прекрасно. Шишкин блаженствует с женой и собачками в окружении роз, Кривицкий сделал блестящую карьеру, а Крашенинников, хоть не достиг особых высот, все же занимает место, которое его неплохо кормит. Хорошо, думаю я, вы так переживали за сумасшедших, что ради их права разгуливать на свободе и творить все что вздумается не пожалели своего коллегу, так почему бы вам самим не попробовать, как оно бывает? Я могу просто и банально вас всех грохнуть, поджечь ваши дома, вытоптать розы и утопить собачек, но зачем?
При упоминании собачек Зиганшин поморщился и буркнул, что раньше не замечал в Лизе кровожадности.
– Вот именно, я не кровожадный, – продолжала она, – просто я рассудил, что, если моей судьбой, а потом, так уж получилось, и жизнью моей девушки и моего нерожденного ребенка пожертвовали ради принципа, я имею право пожертвовать жизнями своих оппонентов, чтобы доказать, что этот принцип не такой прекрасный и полезный для общества, как утверждали они. Вдруг череда смертей от рук психически больных заставит людей задуматься и внимательнее отнестись к тому, что происходит вокруг? Может быть, изменить законы или увеличить доступность психиатрической помощи, а не сокращать ее, как повсеместно делается теперь? Вдруг хоть одна мамаша насторожится и отведет своего ребенка к психиатру, а потом вдруг, неслыханное дело, станет давать ему таблетки, которые врач пропишет, а не спустит в унитаз, наслушавшись подруг, что от этих таблеток ребенок станет еще большим дураком? Я нахожу латентных шизофреников, каким-то образом работаю с ними, но, поскольку у меня есть совесть, даю их родителям шанс, звоню и предлагаю помощь. Когда меня посылают на хер, начинаю действовать. Потому что ребята все равно больны и рано или поздно что-то натворят с самими собой или другими, так уж лучше это будет мой обидчик, чем ни в чем не повинный человек.
