– Повезло тебе, – сказала Лиза искренне.
– Сейчас мне периодически названивают родственницы с папиной стороны и негодуют, ах, как эта негодяйка моя мамочка бросила на меня детей! Слава богу, хоть родня ее матери не суется со своим праведным негодованием, видно, боится, что я им скину ребятишек. А я не сержусь, наоборот, рад, что мы наконец расставили все точки над i. И скажу тебе по секрету, когда она вернется из своей поездки, я найду в ней надежную помощницу. Да, она станет заниматься с детьми только когда захочет, но у меня зато не будет статуса неблагодарного сына, обрекающего старуху-мать на каторжный труд няньки.
– Прости, а почему у вас с сестрой разные фамилии? У вас же общий отец, а не мать, и она не выходила замуж.
Зиганшин поморщился и, кажется, тихо выругавшись себе под нос, сказал, что мать Наташи, не простившая отца, заставила дочь взять свою фамилию при получении паспорта.
Мысли Лизы двигались каким-то коньковым ходом, от проблем воспитания соскальзывая к Руслану, потом к старому делу психиатра, отозвавшемуся сейчас неожиданным эхом, потом опять к Руслану…
Зиганшин вышел куда-то и быстро вернулся с небольшой охапкой дров, отчего в кухне сразу запахло Новым годом. Со скрипом отворив печку, он сунул внутрь старую газету, сверху уложил дрова «колодцем», поднес спичку и быстро захлопнул дверцу. Несколько секунд стояла тишина, а потом пламя уютно и деловито зашумело.
«Все люди разные», – вяло думала Лиза, пока Зиганшин возился с обедом. Она сегодня встала в шесть утра, чтобы наготовить ему на всю неделю, и теперь не хотела даже смотреть в сторону пищи. Итак, все разные, и все имеют право быть такими, как их создала природа, и уж тем более такими, как они сами хотят быть. Наверное, высший родительский подвиг – это не быть самим собой, а принять ребенка таким, как он есть… Стоп, но по этой логике мать Скролибовского совершенно права. Или нет? Чувствуя, что начинает путаться в паутине абстрактных размышлений, Лиза заставила себя вернуться к фактам.
Психиатр-мститель, надо же. Минуточку, а всем ли он отомстил?
– Зиганшин, стой! – крикнула она, так что начкрим от неожиданности выпустил из рук сковородку. С заунывным звоном она упала на чугунный лист, вделанный в печку.
– Что?
– А судья жив? Гособвинитель? По логике, если мстить, так всем участникам процесса! Где они сейчас?
– Вопрос не праздный, – хмыкнул Мстислав Юрьевич, – странно, что я сам об этом не подумал.
Наскоро покормив детей, Зиганшин погрузил их в машину и повез к Эмилии Львовне, для экономии времени снова вызвав Лизе такси. Она была даже рада этому, потому что робела племянников начкрима и не знала, как с ними общаться. Чем можно утешить осиротевших детей?
Рядом с ними она сразу начинала чувствовать себя неуклюжей и бестактной теткой, сочувствие которой выглядит наигранным, а веселость – истинным равнодушием.
Откинувшись на заднем сиденье чистенькой иномарки, Лиза думала, что все равно надо подружиться с ребятами. Девочка растет, и скоро ей понадобятся женские наставления, и мальчику тоже плохо без женской ласки.
Начкрим заявил, что этот кулинарный аврал будет первым и последним, в дальнейшем он планирует освоить поварское искусство, начнет с чего-нибудь простого, например с покупных пельменей, а там и до домашнего борща дорастет.
Лиза обещала, пока он будет дорастать, раз в неделю приезжать и делать заготовки для полноценных детских обедов.
Узнав, что у начкрима вместо привычной газовой плиты настоящая деревенская печь, Лиза немного оробела, но переиграть было нельзя. За сегодняшний утренний аврал она получила от мамы суровую отповедь, резюме которой гласило: помогать чужим людям можно, только если это не причиняет ни малейших неудобств родителям, в противном случае чужие люди должны идти лесом.
Ладно, говорят, на живом огне все гораздо вкуснее выходит.
Посмотрев в окно, Лиза увидела бескрайний луг в разгаре цветения, в яркой и сочной траве пестрели цветы, а поверху шла легкая вуаль из белых «зонтиков». Вдалеке высилась горка, очертаниями похожая на разрушенный дом, вся покрытая высокими розовыми свечками иван-чая. Где-то совсем на горизонте виднелась кромка леса, но можно было еще среди сплошного ряда елок разглядеть грустные белые штрихи березовых стволов.
За поворотом лес подобрался ближе, обступил узкую асфальтовую дорогу, и старые осины почти смыкали свои ветви над ней, роняя на ветровое стекло желтые листочки, похожие на почтовые марки.
Казалось, лето только что наступило, а уже скоро осень, подумала Лиза с грустью.
Что-то важное пришло ей в голову, когда она отвлеклась на красоты пейзажа, пришло и тут же испарилось, как большинство умных мыслей.
Зиганшин сказал, что женщин в бой не берут. Но уходя, знают, что женщины их ждут, а Руслан не знает.
Лиза посмотрелась в зеркало заднего вида. Она собиралась к начкриму как в настоящие гости, приготовив и сложив еду, приняла душ, тщательно уложила волосы, сделала легкий макияж и надела лучшее летнее платье. Не потому, что хотела соблазнить Зиганшина, боже упаси, просто приятный вид гостя – это уважение к хозяевам.
В общем, сейчас она выглядела хорошо – и нравилась себе.
Она знала, что нельзя унижаться перед мужчиной, и нечего навязываться в четвертый раз, когда тебя уже послали трижды, не имела никакого понятия, что скажет Руслану и существуют ли вообще слова, способные заставить человека любить, если он того не хочет, но вопреки всем доводам разума и даже собственному желанию, когда за окном машины лес сменился пыльными панельными домами, она назвала водителю адрес клиники, где лежал Руслан.
«Наверное, точно так же чувствовали себя несчастные парни, когда шли убивать, – подумала она с грустной усмешкой, – все их существо противилось этому, но они склонились перед высшей волей, которая вела их против всего, что они думали и знали».
Оставалась надежда, что часы посещений кончились и ее остановит вахтер, или Руслан уже выписался домой, или ушел на процедуры.
Взявшись за старинную медную ручку, до блеска отполированную тысячами ладоней, Лиза толкнула тяжелую дверь, оказалась в холле клиники и беспрепятственно поднялась по мраморным ступеням. Вахтер, старичок с лицом более значительным, чем у стоящего тут же памятника какому-то великому врачу, только кивнул ей и не потребовал пропуска.
Быстрее и проще всего попасть в палату к Руслану было через внутренний дворик, и, выйдя туда, Лиза так испугалась встречи, что опустилась на скамейку рядом с молодыми врачами.
В халатах, накинутых поверх хирургических костюмов, они курили, жадно затягиваясь и энергично обсуждая какой-то профессиональный вопрос. Лиза позавидовала их энтузиазму и невольно улыбнулась, заметив, что, листая историю болезни, юный доктор забыл о том, что у него между пальцев зажата сигарета и сейчас ее уголек прожжет насквозь медицинский документ.
