Или, наоборот, своими профессиональными достижениями вызывал зависть у коллег, поэтому те сдали его при первом удобном случае?
Ладно, все это гипотезы, но как можно уговорить человека совершить убийство? Это такой барьер, который непросто перешагнуть даже шизофренику.
Допустим, бывший врач использовал какие-нибудь методики гипноза, и так успешно, что ребята отринули свое право не убивать, но как он сохранил им избирательность и последовательность действий, присущие людям в здравом уме?
– И где он их зацепил вообще? – вывел ее из задумчивости голос Зиганшина. – Даже если он вернулся к работе психиатра, эти-то гаврики не обращались никуда. Понимаю, он вербовал бы киллеров из числа своих пациентов, так нет. Никто из родителей не почесался хоть разок сводить свое чадо на консультацию.
Лиза заметила, что если человек задумал такую комбинацию, то он точно не идиот и не стал бы светиться настолько глупо.
Зиганшин фыркнул:
– Елизавета, если бы ты не занималась в свободное от службы время черт знает чем, мы бы никогда в жизни не проследили закономерности. А то, что у всех психов один врач, так почему нет, на то они и больные, чтобы лечиться. Но нечего обсуждать, что было бы, давай по фактам. Мои знакомые компьютерщики перелопатили весь Интернет, и знаешь что? Не нашли ни одной точки соприкосновения у наших ребят. Ни единой! С потерпевшими все изящно, и, если бы они были убиты неустановленным лицом, я бы вытряс у тебя ордер на арест доктора-сидельца, как только узнал бы его фамилию. Но в чем в чем, а в исполнителях нам сомневаться не приходится, и если они каким-то таинственным образом выполняли волю, так сказать, «пославшей мя жены», то где-то с этой «женой» должны были пересечься. В социальных сетях никаких указаний на их знакомство нет. Ни между собой, ни одного постороннего, но общего для всех контакта. У них даже крыша ехала по-разному, Миханошу в славянофильство потянуло, Скролибовский по готике прикалывался, Шадрин незатейливо свихнулся на Властелине Колец, а Карпенко фанател от группы «Кино». Я попросил своих друзей еще покопаться, но больше для очистки совести, чем в надежде на результат. Надо смотреть распечатки их мобильников, может, это что-то даст. Попробуем выцепить номерок, с которого родителям звонили на стационарные телефоны. Кто у нас там адекватный? Оксана Карпенко очень приятная женщина, Миханошин папан тоже вроде бы приличный мужик, за Шадринских родителей мы ничего пока не знаем, но ты как хочешь, а к Скролибовской я больше не пойду. Ее допрашивать все равно что поросенка стричь – шерсти нет, а визгу много.
Лиза вздохнула. Официально нет данных, позволяющих предположить, что убийцы были знакомы между собой, но, возможно, их родители когда-то снимали дачи в одном поселке и ребята сдружились на всю жизнь, или они познакомились на экскурсии по рекам и каналам сто лет назад, или их свел еще более нелепый и фантастичный случай. С другой стороны, если люди знакомы в жизни, то обычно добавляются друг другу в друзья в соцсетях. Почему ребята этого не сделали? А почему они убили людей? У сумасшедших своя логика, вникать в которую – напрасное занятие.
Зиганшин предложил опросить самих ребят, но после недолгой дискуссии идея была отвергнута. Может быть, они рассказали бы что-то интересное, но психиатрическая больница закрытого типа – не то место, куда можно запросто заглянуть в часы посещений с пакетиком апельсинов. Чтобы объяснить свой интерес, придется рассказывать всю историю, а если их негласное расследование станет известно руководству, оргвыводы могут последовать самые непредсказуемые.
Голлербах – другое дело, он может прикрыться сугубо научным интересом, но сомнительно, чтобы лечащие врачи позволили ему без контроля беседовать с пациентами, максимум – изучить истории болезни.
Лиза сказала, что им в любом случае придется набраться терпения: Макс ухаживает за Русланом и не станет отвлекаться на всякие глупости, пока брат не поправится. Дергать его сейчас просто неприлично.
– Ааа, – согласился Зиганшин без энтузиазма, – как он, кстати? Не отошел еще?
Лиза покачала головой. Макс говорил, что физически Руслан чувствует себя вполне прилично, но энергии у него совсем нет. Все дни проводит в задумчивости, не читает, не смотрит фильмы, хотя всем этим Макс снабдил его в избытке, и возникает чувство, что он в принципе никого не хочет видеть. При этом, оговаривался Макс, подавленным Руслана тоже назвать нельзя, наверное, он просто обдумывает свое будущее и не желает отвлекаться.
– Очухается, не переживай, – буркнул Мстислав Юрьевич, – вон ты какие пироги печешь, лучше меня должна знать, что иногда главное – это выдержать время. Понятно, что советы, это все равно что муляжи денег, толку от них не много, но ты все же потерпи.
– Да я терплю, куда деваться?
– Ну и молодец. Я понимаю, ты сейчас сидишь на измене, что вот твоему мужику плохо, а ты в стороне, не утираешь ему пот со лба и всякое такое, но поверь, некоторые моменты жизни лучше пережить в одиночестве.
Лиза нахмурилась. Зиганшин говорил столь очевидную глупость, что даже возразить нечего. Она всю жизнь провела одна, но не было у нее таких моментов, когда бы она думала – как хорошо, что никого нет рядом со мной!
– Это как в бой, – продолжал Мстислав Юрьевич, не замечая ее скепсиса, – бабу свою не берешь с собой, но потом все равно к ней вернешься, победишь или проиграешь. Ну, если не умрешь, конечно, но тут, как я понимаю, опасность для жизни миновала? Так что считай, будто твой Руслан на войне.
Лиза вспомнила о словах Евсеевой, что больше всего жизненных сил забирает самообман, и горько улыбнулась.
– Ты-то сам как? – неуклюже сменила она тему. – Освоился с детьми?
Начкрим встал, внимательно посмотрел в окно, выглянул на улицу и только потом, понизив голос, признался:
– Какой там! Не сплю почти, все думаю, на кой хрен во все это ввязался! Я ж детей в принципе не особенно люблю и не умею с ними общаться. Что я могу дать им? Только еду и защиту.
– Это немало. Может, больше ничего и не нужно.
– А воспитание?
Лиза задумалась.
– Мои родители были настоящими менторами, – вздохнула она, – так что я все детство провела как на скамье подсудимых, в полной уверенности, что мама с папой – непогрешимые высшие существа. Если бы я видела их как есть, обычными людьми, которые иногда правы, иногда ошибаются, с чем-то борются, побеждают и проигрывают, тогда, наверное, я оказалась бы лучше подготовлена к жизни. Может, лучший способ быть родителем – это быть самим собой?
Глядя в окно, Зиганшин пробормотал, что ему страшно подумать, кем вырастут дети, если он будет с ними самим собой.
– Есть еще такая теория, что лучшее воспитание – это безответственное поведение.
Улыбка, нечастая гостья на строгой физиономии Зиганшина, слегка тронула его губы.
– Смешно… Хотя, если подумать, не такая уж и ересь. В детстве я особо не вникал в семейные дрязги, но краем уха улавливал, что папина первая жена, Наташина мать, считалась у родни образцом самопожертвования и благородства, матерью с большой буквы, между тем как моя маман всю дорогу подвергалась остракизму за эгоизм и разгильдяйство. Итог печален. В первом браке жизнь отца оказалась невыносимой, а с мамой он был счастлив до последнего своего дня. Высоконравственная мать воспитала Наташу действительно прекрасным человеком, добрее ее я женщины не знал, но сестра оказалась втянута в унизительные и тягостные отношения с женатым мужчиной, и разрушила собственную жизнь. А я вполне себе такой негодяй, но живу как хочу, доволен миром и собой, и мысль принести себя в жертву ради чьего-то удовольствия мне даже в голову не приходит.
