Лизе стало стыдно, и она невольно опустила взгляд на носки своих туфелек. Да, ей плохо и тяжело на душе, она страдает от одиночества и оттого, что счастье на минуту оказалось так близко, а она не успела его схватить.
Но, как бы то ни было, она может встать и пойти куда хочет. А если увидит уходящий автобус, то погонится за ним. Сейчас она допьет кофе и заглянет в Гостиный Двор, и, когда случайно набредет на отдел велосипедов, купит один и поедет, если вдруг придет такая блажь.
А Руслан – нет. У него изменилась вся жизнь – от профессии до самых мелких мелочей, теперь ему придется ценой огромных усилий добиваться того, что раньше было просто и естественно.
Но ей, Лизе, на все эти трудности Руслана было наплевать. Единственное, что ее интересовало, – это хочет ли он быть с ней или нет.
Слишком много времени прошло с тех пор, как она была с Гришей, и некоторые очевидные вещи стали забываться. Например, то, что любимый человек – это не твое счастье, а тот, с кем ты делишь и счастье и горе.
Не нужно искать в другом то, что находится внутри тебя…
Расплатившись, она пошла к выходу, сознавая каждое свое движение и думая, какое это благо – самостоятельно передвигаться.
Будет как будет. Если Руслану легче одному, то пусть.
Вернувшись домой, Мстислав Юрьевич обнаружил, что у него гости. На узкой лавочке, которую строители неизвестно зачем соорудили возле его ворот, рядком сидели мать и Наташины дети. Увидев его машину, мама встала с видом, не предвещающим ничего хорошего. Зиганшин поздоровался, загнал машину в гараж, а Найду на всякий случай посадил на цепь и впустил гостей. Когда он увидел, что мама жестом фокусника извлекла откуда-то большую дорожную сумку, сердце нехорошо екнуло.
– Мстислав, – сказала она строго, – я привезла тебе детей.
– В смысле?
– В смысле, что я согласилась их принять на несколько дней, а теперь мне кажется, что всех вполне устраивает такое положение вещей.
Зиганшин покосился на племянников, смирно стоящих тут же. Девочка постарше, очень похожая на Наташу, и мальчик, кажется, ему пять, с еще совсем детским, неоформившимся лицом.
– Идите, ребята, погуляйте, – он легонько подтолкнул их, – осмотритесь тут, вон, с собачкой познакомьтесь. Найда, свои!
Добрая Найда уже энергично махала хвостом, но Мстислав Юрьевич все же надел на нее намордник, потому что не слишком верил обещаниям детей не подходить к собаке ближе определенной черты.
– Слушаю тебя, – повернулся он к матери, дежурно удивляясь ее моложавому и элегантному виду. Почему так устроена жизнь, что эгоистичные и самовлюбленные женщины вроде его мамаши без труда находят себе мужей, которыми помыкают всю жизнь, а такие как Наташа, добрые, самоотверженные, умные и работящие, или остаются одни, или попадают в зависимость к какому-нибудь подонку? Наверняка не он один задается этим вопросом.
– Мстислав, я больше не могу о них заботиться.
– Но мама, почему так резко? Зачем сваливаться как снег на голову?
– Потому что иначе это продолжалось бы бесконечно, – усмехнулась мать, – ты все время просил бы меня еще недельку, еще денек, потом учебный год, потом еще что-то, и они застряли бы у меня до совершеннолетия. Иногда, мой дорогой, нужно принимать непопулярные меры. Пусть я в твоих глазах злая мачеха и жестокая старуха, но мы послезавтра летим на Корфу с Виктором Тимофеевичем, и я не вижу повода отказываться от этой поездки.
– А смерть Наташи для тебя не повод? – спросил Зиганшин тихо, наблюдая, как дети пытаются наладить контакт с собакой, не заходя за линию, которую он им обозначил.
– Опомнись, она мне не дочь, а дети – не мои внуки! Слава богу, я выполнила свой долг перед девчонкой, сначала закрывала глаза, что отец дает в ту семью больше, чем по алиментам, потом терпела Наташу в своем доме. Нет, больше, чем я сделала для нее, никто требовать не может. Моей вины в том нет, что она родила двух детей неизвестно от кого, так с какой стати я теперь должна отказываться от своих планов? Мы с Виктором Тимофеевичем уже немолоды, с одной стороны, нам тяжело смотреть за детьми, а с другой – если мы сейчас откажемся от поездки, кто знает, доживем ли до следующего года?
«Ну ты-то, положим, доживешь», – подумал Зиганшин мрачно.
– Так что не надо взывать к моей совести, – продолжала мать, – я могла вовсе их не брать к себе. Знаешь ли, неделя с детьми, только что потерявшими мать, это очень и очень непросто, мы почти не спали, только успокаивали их как могли.
– Я ни в чем тебя не упрекаю, просто они только к тебе привыкли, а ты их бросаешь.
– Вот я и говорю – непопулярные меры. Хорошо, Мстислав, скажи мне, у тебя есть четкий план?
– Не понял?
– Четкий план, куда их определить. Если есть, поделись им со мной, чтобы я точно знала, сколько мне еще терпеть их в своем доме. Если я буду уверена, что такого-то числа приедет такая-то родственница из Зажопинска и заберет их к себе, или придет соцработник и определит в детский дом, или еще что-то абсолютно точно произойдет в определенное время, я оставлю их у себя и постараюсь перенести поездку, а если не получится, то отменю ее. Но если ты не даешь мне гарантий, то, извини, дети остаются у тебя. И не надо, – заметив, что он хочет возразить, мать по-учительски подняла палец, – не надо говорить, что мне наплевать на этих детей. Ты об их судьбе вообще не думал. Сбагрил матери и решил, что прекрасно все устроилось.
– Мама, но я что-нибудь придумаю. Найду хороший детский дом или действительно поищу родственников Наташи по материнской линии…
– До свиданья, Мстислав. Детские вещи и документы ты найдешь в этой сумке. Всего хорошего, не провожай.
Мать вышла за ворота, Зиганшин выскочил за ней и немного посмотрел, как ее легкая фигурка в классическом костюме и туфлях на шпильках быстро удаляется в сторону шоссе. Мама ни разу не обернулась, а неровная проселочная дорога с множеством луж и промоин нисколько не повредила ее легкой походке.
Подхватив сумку, он открыл дверь и запустил детей в дом. «Надо накормить их ужином», – подумал Мстислав Юрьевич и распахнул холодильник. Пустота, только две банки, стоявшие в дверце, одна с горчицей, вторая с хреном, издевательски звякнули в ответ. Хозяин усмехнулся.
В хлебнице нашлась окаменевшая плюшка, Зиганшин задумчиво постучал ею по столу, а потом все-таки выбросил. Он питался в городе, завтракал, обедал и ужинал в кафе напротив отдела, а дома только пил чай, но обычно в холодильнике болталась какая-нибудь колбаса и сыр, а в буфете – шоколадка. Последнее же время совсем забросил хозяйство.
Ладно, сегодня он как-нибудь продержится, картошки сварит, вроде в погребе еще была, а завтра как?
Дети робко стояли в дверях, оглядывая непривычную деревенскую обстановку со смесью страха и любопытства.
Зиганшин спросил, как они хотят поселиться – в одной комнате или по раздельности, и услышав от девочки, что вместе, проводил их на второй этаж, где у него была оборудована так называемая «гостевая спальня». Из-за паршивого характера хозяина, не любившего людей вообще и гостей в частности, комната никогда не использовалась по назначению, но стоявшие там две безликие кровати подходили детям как нельзя лучше.
