Она, сидевшая потупив глаза, вдруг посмотрела ему прямо в лицо.
– Говорю как есть. Еще несколько дней назад я был здоровым мужиком и думал о том, как мы поженимся, заведем детей, и все такое прочее. Но с тех пор все изменилось.
– Не так уж много, как тебе кажется.
– Кому как. Я превратился в инвалида, и теперь у меня начинается совсем другая жизнь, в которой я должен быть один.
Она покачала головой и отвернулась, будто сейчас небо за окном интересовало ее больше всего.
– Лиза, если бы я умер, мы же не могли бы пожениться, верно? А я стал одной ногой в могиле в буквальном смысле этого слова. Так вышло, что теперь поделаешь?
– Мы справимся, – сказала Лиза твердо, – будем держаться вместе, вот и все.
Он покачал головой и осторожно провел кончиками пальцев по ее щеке, смахивая слезу.
– Не плачь, пожалуйста! Ох, Лиза, я же помню, что тебе пришлось пережить в юности, и очень не хотел, чтобы ты проходила через это снова, поэтому ничего не говорил и особенно просил молчать своего придурка-брата. Я люблю тебя…
– Да засунь свою любовь! Не в этом суть сейчас!
Руслан сжал ее руку, такую маленькую в его ладони. Вспомнил, как любил, чтобы она положила ему руку на живот, и представлял, что это портал, по которому они обмениваются мыслями. Смешно, но иногда ему действительно удавалось угадать, о чем она думает, или просто сказать что-нибудь впопад.
– Я люблю тебя, – повторил он, – но я и хирургию люблю, а работать больше не смогу все равно. Так и мы. Понимаешь, когда я представлял, как мы поженимся, я видел себя отцом семейства…
– А вдруг у нас не получились бы дети?
– Ну все равно. Я хотел, чтобы ты была за мной как за каменной стеной и гордилась бы своим мужем. А роль обузы для меня неприемлема, уж извини. Я верю, что сейчас тебе все это неважно, наверное, ты даже не понимаешь, что вместо преуспевающего хирурга имеешь дело с одноногим инвалидом без специальности. Ты готова на все, лишь бы быть со мной, и ты справишься, я не сомневаюсь в этом ни секунды. Но пройдет время, ты начнешь тяготиться мною, и оттого, что ты не дашь мне этого понять, мне будет нисколько не легче. А если у нас появятся дети? Как мы будем их поднимать на мою пенсию по инвалидности? Да не в деньгах даже дело, – сам себя перебил Руслан, – просто если появится малыш, он займет главное место в твоем сердце, потому что материнский инстинкт самый сильный. Ты будешь поглощена ребенком и совсем не обрадуешься тому обстоятельству, что на горизонте маячит какой-то одноногий, а возможно, даже спившийся мужик, от которого пользы ноль, а хлопот – целая куча!
– Ну что ж, – улыбнулась Лиза сквозь слезы, – как-нибудь прорвемся.
– Я не хочу прорываться. Болезнь не оставила мне выбора, так позволь мне самому выбирать хотя бы из того немногого, что осталось. Жизнь в одиночестве не будет, наверное, очень счастливой, но все равно это не так мучительно, как сесть тебе на шею под предлогом, что любовь побеждает все.
Лиза заплакала, и Руслан подал ей свое полотенце. Не зная, как еще утешить любимую, он легонько сжал ее коленку и подумал, какое счастье было бы сейчас повалить Лизу рядом с собой, обнять изо всех сил и жадно целовать ее соленое от слез лицо. Как-нибудь замкнуть дверь, и чтобы она раздетая забралась к нему под одеяло, и он всем телом чувствовал ее… Руслан скрипнул зубами от желания, а потом сообразил, что должен быть так же отвратителен ей, как он отвратителен сам себе.
– Есть ли способ тебя переубедить? – глухо спросила Лиза из-за полотенца. – Я не знаю, ты так хорошо анализируешь ситуацию, а я не могу ничего тебе возразить, кроме того, что люблю тебя и хочу быть с тобой. Но это, как я понимаю, для тебя не аргумент.
Руслан покачал головой и убрал руку с Лизиного колена:
– Нет, не аргумент.
– Тогда, наверное, не нужно больше тебя мучить, – всхлипнула она.
Лиза поднялась. Уходя, она хотела оставить ему продукты, целый пакет, но Руслан сказал, что ничего от нее не примет. Пусть Лиза отдаст все постовой сестре, а та распределит еду между бомжами, которых у них всегда человечек-другой ошивается в отделении.
Когда дверь за возлюбленной закрылась, он взял телефон. Она сказала, будет ждать его звонка, и надо срочно удалить Лизин номер, пока решимость его крепка.
«Удалить?» – спросил телефон, и Руслан, чертыхнувшись, нажал отмену.
Зиганшин взглянул на часы. Почти восемь, через несколько минут Лиза должна привести своего гениального психиатра. Мстислав Юрьевич прошелся по кабинету, подровнял стулья возле приставного стола для заседаний, открыл на компьютере свои таблицы и проверил в кофемашине воду и зерно.
Вдруг чувство свободы, и то, что ему никуда не надо торопиться, показалось неправильным, он спохватился, что должен ехать с Наташей в гипермаркет, и потянулся к телефону, прежде чем вспомнил, что сестры больше нет.
Он сел, и, стиснув голову в ладонях, пытался понять, что она действительно умерла, потому что все это казалось ему просто страшным сном.
В три минуты девятого дверь приоткрылась и вошел высокий худощавый человек с некрасивым, но очень притягательным лицом.
Будучи в молодости неплохим боксером, Зиганшин по достоинству оценил разворот рук своего гостя. Чувствовалась в нем скрытая сила, которую не могли замаскировать ни мирное выражение лица, ни идеально отутюженный, очевидно, дорогой костюм.
– Разрешите представиться, Макс Голлербах, – сказал вошедший.
– Мстислав Зиганшин, – буркнул начкрим, на секунду обрадовавшись, что есть люди с еще более дурацкими именами, чем у него, – а где Лиза?
– Елизавета Алексеевна, к сожалению, не сможет присутствовать. У ее молодого человека возникли серьезные проблемы со здоровьем, и она поехала к нему. Просила вам передать, что сегодня без Ватсона.
Зиганшин ухмыльнулся. Приятно было слышать, что Лиза в их тандеме отвела себе более скромную роль.
Взяв с Макса обещание молчать, Зиганшин рассказал все, что успел выяснить.
Голлербах оказался из тех редких людей, которые умеют слушать. «Что ж, в его специальности без этого никак», – с усмешкой подумал Мстислав Юрьевич, наблюдая, как гость делает пометки в блокноте, таком же аккуратном, как он сам. Удивительно, что авторучка у него оказалась самая простая, одноразовая, а не какой-нибудь там паркер с золотым пером, как логично было бы предположить по его виду. Зиганшин тоже покупал ручки десятками в киоске по дороге на работу, рассуждая, что чем меньше у тебя вещей, о которых стоит беспокоиться, тем лучше.
– Я согласился прийти, потому что многим обязан Елизавете Алексеевне, – сказал Голлербах чопорно, когда начкрим закончил свой рассказ, – и очень хотел бы оказаться вам полезным, но все дело в том, что я не судебный психиатр. Иногда меня включают в комиссионные экспертизы, вот и весь мой опыт.
