Действительно, кладбище пустовало. Под голыми мокрыми стволами кладбищенских лип и тополей испарялись последние сугробы, и воздух был пропитан дождем до самого неба.
Она сидела возле ангела, и, еще не заговорив с ней и не увидев глаз, я понял, что здесь нужна моя помощь.
Я подошел, чтобы сказать всего лишь несколько дежурных слов, что она промокнет и простудится, а в результате мы проговорили целый час. Несмотря на то что женщина оказалась молодая и красивая, ухоженная до такой степени, что выглядела собственной очень дорогой копией, я не испытал к ней ни влечения, ни особого сочувствия. Больше всего это походило на состояние, когда после долгого перерыва начинаешь колоть дрова или садишься на велосипед: «А руки помнят!»
Я не спросил, кто лежит под этим ангелом и отчего она так горюет, с самого начала решив не покушаться на ее печаль. Память об ушедших человек должен хранить в своей душе нетронутой.
Думаю, я не смог бы жить, если бы какой-нибудь психотерапевт избавил меня от тоски по Вере.
Мы говорили, пока не продрогли и я не заметил, что губы моей собеседницы дрожат и посинели, а сама она ежится, растеряв половину своего лоска и став от этого гораздо приятнее.
– Мне стало легче, – сказала она удивленно, – будто вы прут какой-то из меня выдернули… Кто вы?
Тут я и назвался Игнатием. Сначала сам удивился, что с языка сорвалось это имя, а потом сообразил, что фамилия погибшего летчика была Игнатьев. Она хотела встретиться еще и попыталась выяснить, где меня можно найти. Я пожал плечами. Мобильного телефона я не завел, потому что не хотел ни с кем общаться, за стационарный не платил по тем же соображениям, и его отключили. Хотел было признаться, что работаю здесь, но в последний момент осекся. Вдруг ей будет неприятно, что целый час изливала душу перед могильщиком?
Сказал, что сам приеду к ней, когда она назначит.
Как я уже говорил, физический труд пошел мне на пользу, я поднабрал мышечной массы, и «доотсидочные» одежды больше не болтались на мне, как флаг на древке.
Собираясь в гости, я надел костюм, приготовленный для защиты (поскольку с защитой вышел облом, теперь я берег его на свои похороны), рубашку приглушенного салатного цвета и галстук с импрессионистским рисунком. Новых ботинок я не покупал сто лет, но щетка и обувной крем сделали чудеса.
Кажется, я первый раз после освобождения открыл шкаф и с удивлением нашел там прекрасную кожаную куртку. Не сразу удалось вспомнить, что я купил ее за три дня до ареста, и странно было держать в руках такое вещественное свидетельство того, что прежняя жизнь мне не приснилась, а все происходило в реальности и именно со мной, а не с кем-то другим.
Куртка села как влитая, но прежняя жизнь все еще была не впору…
Стоит ли говорить, что я постригся и тщательно выбрился, и теперь из зеркала в прихожей на меня смотрел настоящий английский денди. Для полного сходства я взял зонтик и уже потянулся открыть дверь, как сообразил, что соседи знают меня совсем другим. Отчаявшимся, сломленным человеком, и мне не нужно, чтобы они начали судачить о том, как я изменился и почему. Люди у нас не любят, когда человек встает на ноги после удара. Пока он лежит в грязи, безвольный и растоптанный, его жалеют и даже помогают. Но стоит только ему подняться, сразу начинают думать, что вообще-то он мало получил. Сейчас они избегают бывшего зека, а что будет дальше? Жизнь моя станет чередой бесплатных консультаций, а если я попробую отказать, то участковый милиционер станет частым гостем в моем доме, потому что каждая отвергнутая бабка сочтет своим долгом ему на меня настучать.
Нет, не нужно, чтобы меня видели нормальным человеком.
Я переменил брюки на джинсы, содрогаясь, прикрыл куртку рабочей ветровкой, а стрижку закрыл кепкой. На всякий случай поднял воротник, чтобы никто не видел моего выбритого подбородка. Ботинки тоже сменил и вышел на улицу, горбясь и потупя взгляд, якобы мне стыдно перед честными людьми.
Тогда торговые центры были еще редкостью, и перевоплотился я в туалете сетевого кафе, заодно и эспрессо выпил. Я ничего не боялся и не нуждался в том, чтобы замести следы, но из какой-то стыдливости, что ли, выбрал заведение, расположенное у соседней станции метро, а не возле моей. Просто не хотелось, чтобы работники каждый день видели мою рожу и думали: «А, это тот бомж, который у нас в туалете перекидывался в приличного человека».
Моя подопечная жила в Московском районе, в огромной квартире, получившейся из объединения всех квартир на этаже. Я вежливо пошатался с ней по интерьерам, восторгаясь вкусом хозяйки, а потом мы сели в кресла у камина, как Шерлок Холмс и доктор Ватсон, и стали разговаривать.
Женщина была абсолютно здорова, меня даже немного пощипала совесть, а я ей ответил, что это только делает мою работу более трудной. Больного человека можно вылечить, а как убедить здорового не горевать? И совесть благополучно заткнулась, даже не пикнула, когда я клал в карман изящный конверт и принимал новенький мобильный телефон с сим-картой, который она купила специально для того, чтобы быть со мной на связи.
Этой симкой я пользуюсь до сих пор, но только в роли Игнатия.
Благодаря женщине у меня появились новые клиенты, а поскольку я всеми средствами давал понять, что абсолютно не заинтересован в практике то ли психотерапевта, то ли не пойми кого, в их кругу стало считаться хорошим тоном платить мне солидные гонорары. Я сразу стал уникумом, корифеем и волшебником, который, может быть, возьмется, а может быть, и нет, и надо не только заплатить ему как следует, но и просто понравиться. Многие профессора тратят десятилетия, чтобы достичь такого положения, а мне оно досталось сразу.
Отмотав один срок по «медицинской» статье, я совсем не хотел схлопотать новый за незаконное врачевание, поэтому сразу говорил, что я не доктор, а это не лечение, а просто помощь человека, который может немножко больше, чем остальные. Соответственно, даже в мыслях называю своих подопечных не пациентами, а клиентами.
Так вот эти клиенты могут быть очень разочарованы, если выяснится, кто я такой. Думаю, что с разочарованием они прекрасно умеют справляться без моей поддержки. Тазик с бетоном на моих ногах их исцелит.
Поэтому я продолжаю конспирацию.
Даже Надя не знает про Игнатия, хотя первый раз после отсидки я встретил ее в этом образе. Наврал, что ходил на собеседование.
Какое-то время она ныла, чтобы я все время выглядел импозантно, но потом успокоилась, а теперь, в связи с нашими планами, не нарадуется, что я ее не послушал.
Но сначала я просто хотел заниматься с той женщиной. Дар мой остался при мне, а специалист проснулся, как только я произнес фразу: «Что вас беспокоит?»
Помню, на обратном пути прокручивал в голове нашу беседу и уже знал, какую можно было бы замутить научную работу на этом материале, набросал цели и задачи, а выйдя из метро, придумал, как именно можно изучить аспекты психотерапевтической помощи людям, потерявшим близких.
