– Прости, – прошептала я, гладя ладонями его лицо – суровое, резкое лицо языческого идола. – Я… я не знаю, что на меня нашло.
Из-за крыш разноцветных домиков выкатилось оранжевое солнце, и теплые лучи его высветили бронзой наши смешавшиеся волосы. Высокое бледно-розовое небо висело над нами, подобно шелковому куполу. Сам воздух, казалось, затих, боясь помешать нам.
– Просто поверь мне, я очень тебя ценю, – продолжал Руслан, отрываясь от моих губ. – Но я больной человек, маньяк своей профессии. Раб лампы, понимаешь?
Горечь отступила. Я рассмеялась, чувствуя, как спазм, сдавливавший горло, уходит и снова легко становится дышать. Мне так хотелось ему поверить…
– Но мы ведь не будем делать наши отношения достоянием общественности, правда? Зачем нам сплетни? – внимательно посмотрел на меня он.
– Нет, конечно, нет, – торопливо замотала головой я.
Мне и самой никогда в голову бы не пришло требовать от него публичного изъявления чувств. Только бы знать, что он думает обо мне хотя бы несколько минут в день. Он отлично выдрессировал меня, сделал крайне покладистой.
– Ну вот и славно, – подытожил он. – Не будешь больше грустить, а?
Он, забавляясь, взъерошил мои волосы – и тут же поспешно отдернул руку и принял отстраненный вид: из дверей нашей ночлежки начала медленно и неохотно выползать сонная киногруппа. Кивнув Авалову, я отошла к дверям автобуса.
Позевывая, подошел в сопровождении верного Акбара Володя, пряча красные глаза, уселись в автобус Славик и Стасик. Я только теперь с удивлением обратила внимание на то, что перед автобусом маячат несколько китайцев в военной форме. К ним навстречу бросился Грибников и, лопоча что-то невнятное, повел их к одному из джипов.
– А это кто? Массовка? – спросила я нашего пухлого продюсера.
– Полиция местная, – с досадой бросил он. – Будут нас сопровождать, чтоб не натворили чего. Тибет – завоеванная китайцами территория, но, как ты понимаешь, местное население с этим не смирилось…
– В целом тибетцы – довольно мирный народ, но вот монахи в монастырях… Кто их знает! – с умным видом заметила я.
Последним из отеля выкатился Андрей. Бросив мне оскорбленный взгляд, он, не здороваясь, плюхнулся в другом конце салона и тут же заговорил о чем-то с гримершей Наташей. Мне это было только на руку. Разумеется, после нашего с Аваловым объяснения я не собиралась продолжать вялотекущий роман с юным каскадером, но выяснять отношения сейчас, при всем честном народе, хотелось меньше всего.
Наконец все собрались, и наша кавалькада тронулась в путь. Мы ехали вдоль центральной городской площади. Город еще только начинал оживать. Площадь постепенно заполнялась многочисленными торговцами в пестрых одеждах. Они раскладывали на земле свой товар, натягивали над ним белые тенты, на ветру напоминавшие паруса старинных кораблей.
– Смотрите, – громко объявила я, указывая на одну из улиц. – Видите, там, в центре, стоят три больших медных котла для чая? По праздникам в них заваривают чай для монахов вон того монастыря, Джукханг. Это на тибетском языке означает «дом господина», там хранятся буддийские святыни.
По улице, кольцом охватывающей храм, тянулся поток паломников. Все они одной рукой перебирали четки, другой же крутили молитвенные колеса – отлитые из чугуна барабаны на короткой палочке. Мы миновали главный храм Лхасы и двинулись дальше по пестрым улицам. Неожиданно Люся высунулась в окно и заверещала:
– Ой, ой, остановитесь. Какая прелесть! Да стойте же, говорю вам!
Грибников, который настолько проникся симпатией к нашей приме, что даже пренебрег местом в джипе и расположился в автобусе на соседнем от Люси сиденье, велел водителю затормозить. Люся, сдавленно пискнув, выскочила на улицу, метнулась к одному из торговцев и склонилась к нему, изображая пальцами какие-то не совсем пристойные фигуры. Торговец качал головой, загнув указательный и средний палец, мычал, улыбался и наконец-то согласно кивнул. Люся сунула ему денежную купюру, выхватила прямо из-под его носа серый крупный предмет и потащила его к автобусу. Когда она, радостно охая, вошла в салон, мы увидели, что в руках у нее бьется от страха смешной и полосатый от грязи поросенок. Люся гордо прошествовала к своему сиденью и водрузила поросенка на руки Грибу.
– Душа моя, что это? – закудахтал пораженный продюсер.
– Это минипиг, карликовая свинка, – широко улыбнулась Люся. – Мне так давно хотелось… Хотите, я назову его Петрушей в вашу честь? Посмотрите, какой хорошенький!
Люсьена склонилась к поросенку и ласково вцепилась в его треугольное маленькое ушко твердыми акриловыми когтями. Новоприобретенный любимец взвизгнул от боли, подскочил на коленях у Гриба, попутно ударив копытцем незадачливого свиновода в пах, скакнул вниз и, истошно хрюкая, заметался по салону автобуса. Все повскакали со своих мест, гримерша с криком отвращения взгромоздилась с ногами на сиденье, проголодавшийся Акбар вытянулся в струну, натягивая поводок, Стасик и Славик, вопя «Акбар, дичь, фас его!», бросились вдогонку за Люсиным приобретением. Наконец животное удалось изловить и сунуть в руки ликующей Люсе.
– Держи его крепче, ради бога! – участливо посоветовал Володя. – Акбар ни разу не ел свинины!
– Сам держи крепче свою псину, маньяк! – огрызнулась Люся. – Иди сюда, миленький, иди к мамочке, мамочка тебя пожалеет… – засюсюкала она над хряком.
На этом эпизод ловли свиньи был завершен, и поездка продолжилась.
Лхаса давно осталась позади, и путь наш пролегал теперь между поросшими травой каменными горными уступами. Здесь, в долине реки Брахмапутра, жили в основном земледельцы. Часто удавалось рассмотреть бредущих вдоль дороги крестьян, ведущих за собой нагруженных корзинами яков и ослов. Что они умудрялись выращивать тут, на высоте более четырех тысяч метров, оставалось для меня загадкой. Потом плодородные земли кончились, мелькнула полоса желтых тополей, и потянулись угрюмые горные склоны, кое-где поросшие пятнами можжевельника. Здесь были земли кочевников-скотоводов, и кое-где в ущельях виднелись их черные палатки, сделанные из ячьей шерсти. Окна автобуса пришлось закрыть – мы начали задыхаться от поднятой колесами дорожной пыли. Дорога то поднималась, то резко спускалась. Продолжать непринужденный дорожный треп уже не было сил. Половина группы склонилась над пакетами, остальные крепились изо всех сил, но вид тоже имели несколько бледноватый. Я же успокаивала себя тем, что основа всех достижений в учении Гаутамы Будды – мужество. Ощущая себя первопроходцем тибетских земель, я боролась с тошнотой и слабостью и в конце концов задремала.
Когда я проснулась, за окнами уже стемнело. Наша процессия въезжала в довольно крупный городок, который должен был на ближайшие двадцать дней стать нашим домом. Город состоял из двух частей – древней тибетской и современной китайской. Там, в китайской части города, представлявшей собой ничем не примечательный обычный азиатский район с асфальтированными улицами, бензоколонками, магазинами и невысокими мотелями, мы и высадились из автобуса. Сопровождаемые настороженными взглядами так и не покинувших джип полицейских, направились ко входу в гостиницу, в которой Гриб заблаговременно забронировал для нас несколько номеров. Измученные киношники, уже не в силах переговариваться и упражняться в острословии, молча разбирали ключи и разбредались по номерам. Я же успела хорошенько выспаться в автобусе и потому была готова к новым впечатлениям.
