Но мы не могли вечно торчать в этом туннеле, так что в конце концов выскочили под дождь, держа над головой пальто Фредерика вместо зонтика, как держали когда-то листья банана. А сейчас на нас сыпались листья каштанов, прилипая к мостовой и образуя скользкий ковер медного цвета. Дождь постепенно стал бледным, мелким и редким. Все вокруг зазеленело, как это бывало на острове, когда мы прятались в высокой траве и нас никто не мог увидеть, кроме пролетавших над нами желтых птиц. Мы нашли деревянную скамейку, сгребли с нее руками воду и уселись на нее.
С наступлением сумерек листья на кустах стали серебряными, а трава – фиолетовой. Мы сидели так тихо, что прохожие, торопливо проходившие мимо нас по сырому гравию, нас даже не замечали. Мы с Жестиной научились вести себя тихо, когда поджидали черепах на берегу, и могли бы спрятаться в траве, если бы было нужно, так что никто нас не нашел бы. Мы смотрели, как один за другим распускаются цветы, окрашивая склоны холмов в красный цвет. Мы видели очень многое, но так ни разу и не видели девушку-черепаху, пока не попали под этот дождь на Сене. А здесь мы увидели в воде женщину, которая жила среди черепах, но имела такие же руки и ноги, как у нас, и длинные, черные, как мох, волосы, заплетенные в траурные косы. Она переплыла-таки океан вместе с нашим кораблем. Это ее следы я видела на палубе судна и в коридорах нашего дома. Впрочем, в Париже уже зажигались фонари. На острове в этот час защищающая от духов небесная синева растворялась в черноте, и в воздух взмывали летучие мыши. Мы наблюдали за тем, как эта женщина, жившая меж двух миров, вылезла из воды и пошла по траве парка. Наша сестра, которая никак не могла решить, становиться ей человеком или нет, наконец присоединилась к нам.
Послесловие
При описании жизни Рахили Пиццаро я старалась, по возможности, придерживаться тех фактов, которые удалось выяснить.
Рахиль Монсанто Помье Пети Пиццаро родилась в тысяча семьсот девяносто пятом году на острове Сент-Томас, где ее отец Мозес Монсанто Помье стал крупным торговцем, после того как в девяностые годы восемнадцатого века бежал с острова Сан-Доминго, когда там вспыхнуло восстание рабов. Жители Сент-Томаса были датскими подданными; семья Помье происходила от выходцев из Испании, Португалии и Франции. В тысяча восемьсот восемнадцатом году Рахиль вышла замуж за Исаака Пети, потомка французских марранов. До этого Исаак Пети был женат на Эстер, у них было восемь детей, из которых к моменту его женитьбы на Рахиль выжили только трое. В тысяча восемьсот двадцать четвертом году Исаак умер в возрасте пятидесяти лет, успев произвести на свет вместе с Рахиль еще троих детей; в тысяча восемьсот двадцать пятом году двадцатидвухлетний Фредерик Пиццаро приехал на Сент-Томас управлять семейным бизнесом. Они с Рахиль влюбились друг в друга и стали жить одной семьей вопреки протестам всей общины и отказу синагоги признать их брак законным из-за их родственных связей. Тем не менее в конце концов они вступили в брак. У них было четверо детей, среди которых был и Иаков Абрам Камиль Пиццаро (Писсаро), один из зачинателей импрессионизма.
Образы и жизненные истории вест-индских друзей и соседей семьи Пиццаро, как и их служащих, придуманы мною, хотя Мозес Помье вроде бы действительно был спасен, наподобие библейского Моисея, в корзине, которую вынес с восставшего острова Сен-Доминго его раб, бежавший вместе с хозяином на Сент-Томас. Рахиль Пиццаро в возрасте шестидесяти лет навсегда переехала в Париж – как полагают, вместе со своей служанкой, бывшей рабыней.
В Париже Писсаро (изменивший в тысяча восемьсот восемьдесят втором году написание своей фамилии на французский лад) учился живописи у Камиля Коро и в академии Сюиса, где познакомился с Клодом Моне, а также с Пьером Огюстом Ренуаром, Альфредом Сислеем, Фредериком Базилем и, чуть позже, с Полем Гогеном. Он был наставником Сезанна и во многом способствовал его становлению как художника. Писсаро влюбился в Жюли Велле, служанку в доме родителей, которую его семья отказывалась признать подходящей для него парой из-за ее низкого происхождения и религии.
Рахиль жила во Франции по соседству с сыном и помогала ему растить детей. В тысяча восемьсот семидесятом году, во время Франко-Прусской войны, Писсаро уехал в Лондон, где в тысяча восемьсот семьдесят первом году они с Жюли Велле официально вступили в брак. Писсаро просил разрешения на брак у матери, она в ответных письмах то давала согласие, то отказывалась от него. Вернувшись во Францию, Камиль Писсаро с женой обнаружили, что их дом использовался немцами как скотобойня и был разрушен; полторы тысячи работ Писсаро (как и несколько хранившихся там же картин Моне) погибли. Рахиль продолжала помогать семье сына до конца жизни. В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году любимая дочь художника по прозвищу Минетта, а официально названная Жанной-Рахиль в честь обеих бабушек, умерла в возрасте девяти лет от респираторной инфекции. На память о ней остались несколько трогательных портретов, написанных Писсаро. Всего у Жюли и Камиля было восемь детей, двое из которых скончались.
Рахиль Монсанто Помье Пети Писсаро умерла в Париже в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году, когда ей было девяносто четыре года. Жюли ухаживала за ней перед ее смертью, хотя Рахиль так до конца и не признала ее своей невесткой. Примечательно, что, когда старший сын Жюли захотел стать художником, она, как говорят, выступила против этого так же решительно, как в свое время Рахиль противилась художественным наклонностям сына. Жюли тоже хотела, чтобы сын избрал более основательную профессию, так как они с мужем всегда с трудом сводили концы с концами и в финансовом отношении зависели от ее свекрови. Однако сын Жюли не послушался ее советов и стал известным художником.
Писсаро порвал связи с жизнью еврейской общины на Сент-Томасе – возможно, из-за унижения, которому подверглись его родители и вся семья во время объявленного им бойкота со стороны конгрегации. Мать советовала ему не вмешиваться в политику, когда Камиль хотел принять участие во Франко-Прусской войне. «Ты не француз, и не совершай опрометчивых поступков», – якобы сказала она ему
[31]. Но в тысяча восемьсот девяносто четвертом году, когда разразился скандал в связи с делом Дрейфуса, Писсаро не мог не прислушаться к голосу крови. Капитан Альфред Дрейфус был обвинен военным судом в измене родине – он якобы передавал германской разведке французские военные секреты. Представленные свидетельства говорили о невиновности капитана-еврея, и тем не менее французское общество раскололось на тех, кто поддерживал решение суда, и тех, кто требовал справедливости. Моне и Писсаро защищали Дрейфуса, но некоторые из старых друзей Писсаро, в том числе Сезанн, Дега и Ренуар, выступили против него. Дело Дрейфуса всколыхнуло волну антисемитизма. В тысяча восемьсот девяносто восьмом году, когда Эмиль Золя опубликовал свой знаменитый памфлет «Я обвиняю», последовал ряд антисемитских выступлений. Писсаро в письме Золя выразил свое восхищение его мужественным поступком. После этого Дега и Ренуар избегали общества Писсаро и не присутствовали на его похоронах.
