Как-то я обнаружила в нашем вестибюле картину, оставленную неизвестным. На полу из черных и белых плиток были видны следы ботинок очень большого размера. Картина представляла собой портрет женщины под цветущей яблоней, рядом стояла корзина с плодами. Это был подарок мне и просьба признать его выбор. Разве не хотела я в свое время того же самого, когда стояла под дождем, бросая вызов всем и вся: любить того, кого я избрала, а не того, кого мне велят любить? Я ощутила прилив гордости, ибо даже мне было ясно, что это выдающееся произведение искусства. Моделью, разумеется, была Жюли. Я взяла картину и спрятала ее в гардеробе за шубами.
Их сын родился двадцатого февраля. Я не могла взглянуть на мальчика, так как он был рожден вне брака. Жестина и Лидия отвезли мой подарок в деревню, где обосновалась пара. Кроме того, мы вместе купили новорожденному простынки и стеганые одеяльца, кофточки и штанишки. В тот вечер, когда эти подарки были доставлены по назначению, мы с Фредериком пошли в кафе, хотя и понимали, что нам следовало бы быть вместе с нашим сыном и нашим внуком. Погода была холодная, однако мы выбрали столик на улице и заказали горячий чай с ромом. Покинув Сент-Томас, я полюбила как ром, так и патоку, которую намазывала на тосты по утрам. Мне стало нравиться многое из того, чем я пренебрегала в юности; иногда я тосковала по ослепительному свету, который раньше ненавидела. Пока мы были в кафе, стемнело. Жестина с Лидией, по всей вероятности, уже возвращались домой на поезде. Наша кухарка, наверное, приготовила замечательный обед – может быть, цыпленка с каштанами под острым соусом. Воздух был серебряным, все окружающее выглядело ярче на фоне блестящего льда под ногами и мягко падающего снега. Несмотря на погоду, мы не спешили. Лицо мое щипало от холода, но я не жаловалась. На муже были фетровая шляпа и черное пальто, его первая покупка по возвращении на родину. Было слышно, как голуби на платане перелетают с ветки на ветку, пытаясь согреться. Подняв голову, я увидел над нами трех птиц. Их число мне не понравилось, потому что беда, как известно, приходит не одна, а втроем. Я предложила мужу пойти домой, но он не хотел вставать и держал меня за руку. Впервые увидев его из окна в день его прибытия на наш остров, я вместо ожидаемого врага столкнулась с человеком, открывшим мне свое сердце.
– Наверное, надо подчиниться обстоятельствам, – сказал Фредерик, когда мы все-таки пошли домой. – Мир меняется.
– Но не так же быстро, – возразила я.
– Тогда давай будем надеяться на то, что будущее будет менее жестоко, чем прошлое.
В тот вечер я примерила перед зеркалом серьги, которые моя мать привезла на Сент-Томас в подоле платья. Я плохо видела свое отражение в холодном полутемном коридоре и была так переполнена сомнениями, что могла в этот момент согласиться с теми, кто считал меня ведьмой, способной на любые низкие поступки. Я думала, что Фредерик уже лег спать, но он, увидев меня у зеркала, подошел ко мне и, обняв сзади, сказал, что ему известна моя тайна, которую не знает больше никто: я женщина, спасшая его жизнь поцелуем.
1865
В тот год Лия, дочь Лидии, должна была выйти замуж за Джозефа Хейди, доктора из Сенегала, с которым познакомилась через моего врача Поля Гаше. Оба врача использовали в своей практике, наряду с общепринятыми методами лечения, средства и способы народной медицины. Лия уже жила с доктором Хейди в квартире на Монмартре. Я ожидала, что им придется столкнуться с трудностями, так как у Лии, несмотря на долю африканской крови, была светлая кожа и серые глаза, и все считали ее европейкой. Однако Монмартр был гостеприимным местом, и никто не стремился выяснять подноготную этой пары. Строгие правила, соблюдавшиеся на Сент-Томасе, в Париже не действовали. Родные Анри уже давно бойкотировали его семью и не присутствовали на свадьбе. Я подарила молодоженам хрустальные бокалы и бутылку рома, вывезенную с нашего острова. Доктор Хейди вот уже несколько месяцев лечил Фредерика, который страдал от какой-то изнурительной болезни и испытывал затруднения с принятием пищи. Хейди рекомендовал ему не употреблять алкоголь, молочные продукты и пшеничный хлеб, но здоровье Фредерика не улучшалось. За свадебным столом Хейди внимательно наблюдал за моим мужем, потягивавшим чай с лимоном.
Подойдя ко мне, чтобы поздороваться, доктор спросил:
– Он не жалуется на боль?
– Нет, ни разу не жаловался, – ответила я.
– Хм. Значит, такой он человек, – сказал Хейди, и я поняла, что Фредерик просто борется с болью, а другой на его месте не поднимался бы с постели.
Доктор Хейди спросил меня, не знаю ли я, где можно снять студию для Лии, которая стала профессиональной художницей-акварелисткой. У меня в спальне висели две написанные ею замечательные акварели с видами недавно проложенных парижских проспектов. Очевидно, Хейди полагал, что я вращаюсь в художественных кругах, так как мой сын был известным художником, но все, что я могла предложить, – это одну из комнат в нашей просторной квартире.
Доктор поблагодарил меня за это предложение, но сказал, что Лия предпочитает иметь в своем распоряжении какое-нибудь отдельное помещение. Затем он стал расспрашивать меня о Сент-Томасе, где он всегда хотел побывать и куда они с Лией планировали заехать во время свадебного путешествия. Доктор был высоким красивым мужчиной с очень темной кожей и лучистыми глазами. На Сент-Томасе во времена моего детства мы с ним никогда не могли бы сидеть за одним столом. В Соединенных Штатах он был бы солдатом или рабом, а не уважаемым врачом и зятем моей лучшей подруги. Я порекомендовала им также съездить на Мальту или на юг Франции.
В это время заиграла музыка, и Лия сделала знак мужу, что хочет танцевать с ним.
– Прошу прощения, – извинился он, – меня ждет моя красавица.
Лия действительно была самой красивой из сестер. Когда я смотрела на нее, то вспоминала Жестину в таком же возрасте. Потолок в зале, где проходило празднество, был украшен десятками фонариков, мигавших над нами, как светлячки. На всех столах были вазы с дельфиниумами, лилиями, гиацинтами и сиренью – цветами, которых нет на нашем острове. В библиотеке отца я часто разглядывала книги по ботанике и вырезала рисунки растущих во Франции цветов, чтобы наклеить их в свою тетрадь. Но в жизни они оказались еще прекраснее. Я взяла один гиацинт и украсила им свое платье, а затем подошла к своей подруге, сидевшей на почетном месте во главе стола.
– Ну и как, ты больше не беспокоишься по этому поводу? – спросила я, имея в виду наши разговоры о последствиях, которые мог иметь брак Лии с мужчиной из Сенегала.
– Стоит ли беспокоиться? – ответила Жестина. – Наверное, надо радоваться, что хоть кто-то счастлив в любви.
– Да, наверное, – сказала я, не желая развивать эту тему, потому что знала, что Жестина посоветует мне пересмотреть свое отношение к выбору Камиля. Я часто думала о яблочном пироге и замечательных тартинках, которые готовила моя молодая кухарка, и вспоминала также, что я почувствовала холодок, когда она впервые вошла в наш дом, словно она носила на себе предупреждение о том, чего от нее можно ожидать.
