На кухне Рахиль укладывала в коробку остатки торта из патоки, который Ханна принесла к обеду. Розалия недавно родила мальчика, получившего имя Карло, и ее отсутствие в доме заметно ощущалось. Временная служанка, приходившая помочь со стиркой и приготовлением пищи, не могла ее полностью заменить. Утром Рахиль собиралась навестить Розалию, отнести ей торт и рассказать о дурацком происшествии за обеденным столом. Ей приходилось делать по дому многое, с чем обычно справлялась Розалия, и это досаждало Рахиль, но в данный момент она была рада, что у нее есть дело, позволяющее ей не сидеть за столом вместе с этим так называемым художником. Она ждала, когда он покинет их дом, но он вместо этого неожиданно появился в дверях кухни.
Рахиль сердито посмотрела на него.
– Прошу прощения, но вы оказались не там, где вам следует быть.
– Ваш сын все время говорит это о себе. Он здесь не на месте. Хотя остров, конечно, прекрасный.
Фигура Мельби нависала над ней. С его длинными неухоженными светло-рыжими волосами и подпрыгивающей походкой он наводил на мысль об оборотнях-монстрах, живущих, как говорили, среди холмов, а в полночь появлявшихся на улицах города. Правда, этот тип жил в центре города, в Саванне, где ему абсолютно нечего было делать.
– Вам никогда не хотелось жить по-другому? – спросил он.
Рахиль застыла с надменным видом. Было ясно, что он пытается втереться к ней в доверие с какой-то своей целью, но она не собиралась обсуждать с ним свои личные дела.
– Сэр, пожалуйста, оставьте меня. У меня много дел тут, на кухне.
Мельби подошел к плите и прислонился к ней. На нем был белый костюм, который прачка погладила ему перед этим визитом, но не было никакой обуви. Рахиль передернуло. Этот датчанин имеет наглость разгуливать по ее дому босиком, не отдавая себе отчета в том, насколько это неучтиво. Слава богу, он скоро уйдет. Но он вместо этого устроился у плиты с еще большим удобством, как будто это была его собственная кухня или будто он был здесь желанным гостем.
– Послушайте моего совета, – сказал он. – Отпустите его.
Рахиль фыркнула. Он был поистине невообразим. Будет, что рассказать Розалии завтра утром. Розалия, несомненно, пожалеет, что не видела этого субъекта и не задала ему перцу, как она это умеет.
– Сэр, – проговорила она, – вы вынуждаете меня настоятельно просить вас уйти.
– Вам ведь знакомо чувство, когда хочется чего-то большего в жизни, я вижу это в вас. – Заметив промелькнувшее у нее на лице выражение, Мельби кивнул, довольный собой. Он придерживался мнения, что художник может в один миг постичь человека лучше, чем другой за всю жизнь. – Да, вижу. И все-таки вы держите его здесь на привязи, как вас держали на привязи в молодости.
Рахиль повернулась к нему. Он был проницателен, умнее, чем можно было бы предположить по его манерам рубахи-парня. Но он жестоко ошибался, думая, что разгадал ее. Может ли он вообразить, что она стояла под проливным дождем у дверей раввина и кричала, чтобы он открыл дверь, пока ее легкие чуть не лопнули? Сняв передник, она аккуратно сложила его.
– Скажите, ведь ваши расходы оплачивает ваш отец? Я права?
– Ну, мои расходы не так уж велики, – ответил он, но при этом несколько смутился. По-видимому, расходы были не так уж и малы.
– Я не отпущу его, – сказала Рахиль. – Это его погубит.
– Это его спасет, – возразил Мельби.
– Я пригласила вас в свой дом, а теперь я прошу вас уйти. Уезжайте в Венесуэлу. Сегодня же. Я думаю, так и для вас будет лучше. Слышала, что вас зовут Рыжим другом. Если вы относитесь к моему сыну по-дружески, вы оставите его в покое.
Мельби нахмурился, пытаясь понять эту загадочную мадам Пиццаро. На первый взгляд она казалась добродушной матерью большого семейства с непримечательным лицом, скромно одетой, не носившей украшений – за исключением обручального кольца, – но на самом деле она была явно непростой женщиной.
– А что вы предпримете, если он все-таки поедет со мной? – спросил он.
– Я ничего не стану предпринимать. На это есть соответствующие государственные органы и учреждения.
– Да она просто пугает тебя, вот и все, – говорил Камиль Фрицу, провожая друга в гавань после обеда.
– Не знаю… – покачал головой Мельби. – Чувствуется, что она – сила. Торнадо.
– Может, была когда-то. А сейчас ей просто надо, чтобы ее не трогали. Все должны жить по правилам, и я в том числе. Но это исключено. Ты дождись меня. Я обещаю, что поеду с тобой.
Они пожали друг другу руки, дав торжественное обещание, что вскоре оба будут в Каракасе. Этой ночью Мельби спал с Женни Алек, сестрой соседа-грабителя, которая служила ему моделью и приносила ему еду, чаще всего свинину, приготовленную с лаймовым соком, перцем и розмарином. Среди ночи соседский петух вдруг поднял невероятный шум. Мельби поднялся со своей лежанки на полу и выглянул из дверей. К нему направлялись полицейские. Натянув свой белый костюм, он схватил ботинки и кое-что из вещей и выпрыгнул через заднее окно, оставив Женни разбираться с представителями властей. Он не знал, то ли мадам Пиццаро подослала их, то ли семье Женни не нравились его рисунки, на которых она была изображена нагишом. Так или иначе, пора было убираться с острова. Он отправился босиком прямо в гавань, перекинув связанные шнурками ботинки через плечо и неся под мышкой мольберт. Фриц сел на корабль, отходивший от пристани первым и державший курс на Санта-Крус. Погода между тем изменилась, полил дождь. Губы Фрица были плотно сжаты. Он был прав насчет матери его друга. Она обладала жестким характером и была силой, с которой ему не хотелось бы столкнуться еще раз.
С Санта-Круса Мельби перебрался в Венесуэлу и поселился там в самодельной хижине на берегу, откуда сразу же отправил Камилю письмо. Оно прибыло вместе с письмами из Франции для Жестины. Камиль был обижен и удивлен исчезновением своего друга. Он пытался отыскать его в Саванне, но от Женни Алек узнал только, что Мельби был трусом и оборотнем. Однако другая соседка, миссис Дуган, сказала, что он был хорошим человеком, подарил ей несколько рисунков и большой, написанный маслом, вид гавани Сент-Томаса с Небесной башни. Ничего плохого о Мельби она не могла сказать.
Камиль был рад получить весть от друга. То, что за Мельби явилась полиция, его не удивило. Он подозревал, что это его родители подослали ее. Пора было и ему уезжать. Денег он накопил достаточно. Он зашел в кафе и заказал струганую свинину с крабами и рисом, хотя это вовсе не было кошерной пищей. Но ему нравилось это блюдо, которое Мельби заказывал постоянно и часто угощал им Камиля. Перечитав письмо, он сжег его, чтобы оно не попало в руки матери. Камиль смотрел на поднимающийся от бумаги дым, и ему представлялось, что это горит его прошлое. Ночью, убедившись, что все уснули, он упаковал чемодан и написал родителям письмо, оставив его в гостиной. Он не хотел причинять им боль, но его мечты были для него более реальными, в тысячу раз более подлинными, чем их дом, торговая контора и улицы Шарлотты-Амалии. Если он не уедет сейчас, то так и останется здесь пленником. Ранним утром, когда еще не взошло солнце, он отплыл в Венесуэлу. Там он провел два года и жил сначала в Каракасе, а затем переехал в портовый город Ла-Гуйара, где море было как зеркало.
