– Я здесь никого не знаю, и что может быть лучше, чем познакомиться с коллегой?
Они пожали друг другу руки, молодой человек представился. Его звали Фриц Мельби, он был художником из Копенгагена
[25], а родился в Эльсиноре в тысяча восемьсот двадцать шестом году. Его коньком были морские пейзажи, он был всего на четыре года старше Камиля, но обладал несравненно бóльшим опытом и окончил художественную школу в Дании. Фриц был младшим из трех братьев – оба старших также были художниками-маринистами – и отправился в Вест-Индию искать удачи и завоевывать известность. Он был бесстрашен, а его общительности Камиль мог только позавидовать; был готов ехать куда угодно и делать что угодно ради того, чтобы наблюдать морские пейзажи, волнующие его. Они направились в таверну, где Камиль угостил Мельби ромом с соком гуавы, который восхитил Фрица, и он, в свою очередь, предложил Камилю сигару, вызвавшую у того приступ кашля. Камиль со смущением ощущал себя неопытном юнцом, живущим в родительской семье и целиком подчиненным ей, в то время как Мельби в двадцать четыре года жил абсолютно самостоятельно, в соответствии со своими наклонностями и желаниями.
– Ты достаточно зарабатываешь своей живописью? – заинтересованно спросил Камиль.
Мельби не захмелел от выпитого; вид гавани, который он писал, был впечатляющим.
– Живу – как получается, пишу – как Бог позволяет.
Мельби сознался, что его старшие братья были более известны. Вильгельм первым увлекся морскими пейзажами, Антон жил в Париже, где пользовался уважением как художник и преподаватель. Сам Фриц вел беззаботную жизнь, любил женщин, путешествия и всевозможные приключения.
– Смерть подкрадывается ко всем нам, – объяснил он и заказал еще рома. – Так почему же не жить как хочется? Я мечтаю успеть до тридцати лет написать все океаны и все моря на земле, а потом хоть в ад.
Камиль расхохотался. Никогда еще ни с кем ему не было так интересно разговаривать.
– Неужели так и отдашься в руки дьявола?
– Конечно, я предпочел бы выставляться в Париже, но если это не суждено, так можно и в аду.
После этого они стали встречаться почти каждый день и работать бок о бок. Камиль показал новому другу Небесную башню, откуда просматривалась почти вся береговая линия острова, сводил его в синагогу, построенную из камня, песка и патоки, и в бухту, где с торговых судов разгружали овощи, а африканские рабочие увозили их на тележках или уносили в корзинах на рынок. Мельби повсюду делал зарисовки для своих будущих полотен. Все окружающее, столь привычное для Камиля, для датчанина было экзотикой, вызывавшей у него живой интерес. Фриц носил белый костюм и белую полотняную рубашку, но хотел упростить свой вид и потому отрастил бороду и стал ходить босиком, хотя Камиль предупредил его, что под ногами много шипов, а также пчел, живших не на деревьях, а в земле. Мельби говорил по-французски и по-английски с резковатым датским акцентом. Он тоже происходил из буржуазной семьи, подвизавшейся в сфере финансов; старшие братья издавна воевали с отцом за искусство против коммерции и выиграли битву, так что к тому времени, когда Фрицу исполнилось двадцать лет, отец уже смирился с мыслью, что никто из сыновей не продолжит его дело.
– Когда дело дошло до меня, он сдался сразу, – ухмыльнулся Фриц.
Камиль с огромным удовольствием проводил время в обществе Мельби и слушал его рассказы и рассуждения о парижском мире искусства, о работе его братьев и о собственных планах. Фриц был неукротимо жизнерадостен и чрезвычайно дружелюбен со всеми, так что местные жители дали ему прозвище Ами Руж, Рыжий друг: хотя его волосы были светлыми и редели, борода была бледно-рыжего цвета. Ему явно хотелось, чтобы островитяне принимали его за своего, и он старался во всем им подражать – сам стирал свое белье, научился готовить моби и неизменно пил его за едой, а за завтраком лакомился «морским мхом», смесью из вареных водорослей с молоком и специями. На обед он ел обычную соленую рыбу – даже по воскресениям, чего ни один уважающий себя островитянин не стал бы делать. Он собирался съездить в Южную Америку, затем провести некоторое время в Европе и отправиться в Нью-Йорк. На Сент-Томасе он поселился в сарае одного из фермеров в Саванне, новом жилом районе для освобожденных рабов. Там жили также несколько еврейских семей, но Мельби был единственным европейцем-христианином. Соседи считали, что он немного не в своем уме, потому что он ложился уже под утро и упрашивал женщин и детей позировать ему в переулке за сараем, расплачиваясь с ними набросками к их портретам или теми грошами, какие у него имелись. Однажды к нему в сарай забрался грабитель, рассчитывавший на богатую добычу, но не нашедший ничего, кроме красок и грязного белья. Мельби пытался его выгнать, они сцепились, и художнику удалось каким-то образом одержать верх, после чего он великодушно протянул противнику руку, помогая подняться с пола. Грабитель был сыном соседа, мистера Алека, и вскоре они с Фрицем и другими соседями стали постоянными собутыльниками и начисто забыли о досадном эпизоде.
– Людям не нравится этот твой друг, – сказала как-то Жестина, когда Камиль принес ей три очередных письма с почты.
– Фриц? – удивился Камиль. – Он же так дружелюбен со всеми.
– Не знаю, по его виду ничего хорошего ждать от него нельзя. – Жестина боялась даже представить, что сынишка Рахиль может сбиться с пути. До нее доходили слухи, что оба молодых человека пьянствуют в гавани по ночам вместе с женщинами, включая молодую женщину с Сент-Томаса, с которой Камиль был знаком еще тогда, когда откликался на имя Иаков. А эта женщина была замужем, и муж ничего не знал о том, что происходит.
Но об этом прознала мать молодой женщины, которая велела Иакову Камилю Пиццаро держаться подальше от ее дочери еще тогда, когда им было всего по десять лет. Она считала, что он был испорченным мальчишкой уже в те годы и таким же остался, и явилась в магазин Пиццаро с твердым намерением высказать все, что она думает по этому поводу. Рахиль находилась в одном из подсобных помещений, где проверяла документацию. Она занималась этим еженедельно с тех пор, как отец впервые привел ее в магазин. Это был вечер пятницы, и, кроме нее, в магазине никого не было: Энрике, закончив работу, отправился домой к своей Розалии, Фредерик с мальчиками, не считая Иакова Камиля, ушли в синагогу, а Иаков Камиль, как всегда, где-то болтался. Подняв голову, Рахиль увидела в дверях местную женщину примерно ее собственного возраста в крайне расстроенных чувствах.
– Если вы хотите сделать заказ, то вам надо будет обратиться утром к моему помощнику, – сказала она.
– Я не собираюсь делать заказ, – ответила женщина. Она была высокой и привлекательной на вид, но слишком возбужденной.
Рахиль посмотрела на нее более внимательно. Она видела эту женщину на рынке, но не знала ее имени.
– Тогда чего же вы хотите? – спросила она.
– Это ваш сын чего-то хочет, но не получит этого.
