Задумайтесь над таким фактом: студенты, участники экспериментов Эллен Бершайд и ее коллег, больше симпатизировали тем, кто давал восемь положительных отзывов о них, чем тем, кто давал семь положительных отзывов и один критический (Berscheid et al., 1969). Мы очень чувствительны к малейшим намекам на критику. Слова писателя Лари Л. Кинга прекрасно выражают это чувство, известное многим из нас: «С годами я убедился в том, что как это ни странно, но критический отзыв огорчает писателя гораздо больше, чем радует хвалебный». Независимо от того, судим ли мы о самих себе или об окружающих, негативная информация оказывается более значимой, ибо, будучи менее обычной, она привлекает к себе больше внимания (Yzerbyt, Leyens, 1991). Результаты голосования на президентских выборах зависят не столько от того, как повлияли на избирателей достоинства кандидатов, сколько от того, как повлияли их недостатки (Klein, 1991), – феномен, который не ускользнул от внимания политологов, разрабатывающих «грязные» предвыборные технологии.
Майерс Д. 2004, с. 523–524
Лесть базируется на «феномене взаимности», но срабатывает не всегда. Слишком грубая лесть вызывает потерю уважения к человеку и мысль о его корысти. Поэтому критика нередко кажется нам более искренней, чем похвала (Coleman et al., 1987).
11.4. Характеристики эмоциональных отношений (свойства чувств)
Чувства как эмоциональные отношения характеризуются с различных сторон (рис. 11.1).
Знак отношений. Считается, что отношение может быть положительным, отрицательным, безразличным. Положительно человек относится к тому, что его привлекает, отрицательно – к тому, что его отталкивает, вызывает отвращение, неудовольствие. В наиболее простой форме это выражается в оценках «нравится – не нравится», «люблю – не люблю», «доволен – не доволен», «интересно – не интересно».
Рис. 11.1. Характеристики эмоциональных отношений (свойства чувств).
Безразличное, или нейтральное, отношение выражается в заявлении: «все равно». Однако такое заявление может относиться и к нескольким объектам, к которым у человека равноположительное отношение. Поэтому истинное безразличное отношение может быть только к незначимым для человека объектам (т. е. не вызывающим у него интереса, не являющимся для него важными). Возникает, однако, вопрос – может ли бесстрастное отношение человека к кому– или чему-либо считаться чувством? Не правильнее ли сказать, что по отношению к этому человеку я не испытываю никаких чувств?
Интенсивность эмоциональных отношений. Различия в интенсивности чувств видны хотя бы на примере следующего ряда: положительное отношение к знакомому – дружба – любовь. В ходе развития субъективных отношений их интенсивность меняется, причем часто довольно резко. Иногда достаточно небольшого толчка, чтобы положительное отношение не только уменьшилось по интенсивности, но даже изменилось по модальности, т. е. стало отрицательным (недаром говорят, что от любви до ненависти – один шаг).
К чувствам принято относить страсть, но это не вид чувства, а степень его выраженности. Можно страстно любить, но можно страстно и ненавидеть. И. Кант (1964) довольно точно и красочно показал отличие страсти от аффекта, когда писал, что аффект – это неожиданность, он возникает внезапно, стремительно достигает того уровня, при котором исключено обдумывание, является безрассудством. Страсти необходимо время для того, чтобы глубоко пустить корни, она более обдуманна, но может быть стремительной в достижении своей цели. Аффект он сравнил с действием потока воды, сокрушающего дамбу, а страсть – с глубоководным течением, которое несется по определенному руслу.
Многие авторы подчеркивают активную, действенную сторону страсти. П. Куттер, например, пишет: «Страсть охватывает человека с головы до ног и (…) ориентирована строго на объект: страстная любовь влечет нас к ближнему, страстная ненависть отталкивает от него. Страсть полна энергии. Она волнует и возбуждает. Страсть настойчива и упорна, сконцентрирована на своей цели вне зависимости от того, идет ли речь об азартных играх, рыбалке, общественных мероприятиях, дельтапланеризме» (1998, с. 23). Далее он пишет, что, в отличие от влечений, страсти не обязательно ведут к непосредственной разрядке. Поэтому страстный человек постоянно находится в напряжении. «Пружина его влечений всегда на взводе», – пишет П. Куттер. Происходит это потому, что страсть характеризуется устойчивостью и доминантностью эмоциональной установки человека, т. е. способностью подавлять все другие интересы и социальные потребности человека. Г. Х. Шингаров (1971) пишет в связи с этим, что «страсть – это возможность какого-то волевого акта или идеи постоянно, в течение длительного времени вызывать сильную эмоциональную реакцию» (с. 150—151). Как доминанта, она становится вектором поведения.
Страстные натуры живут богатой и напряженной эмоциональной жизнью. Они исключительно действенны, обладают кипучей энергией, которую тратят без остатка. Они преданны объекту своей страсти (любимому делу, человеку). Чувства их большие и глубокие.
Отношение к страстям с давних пор было «полем битвы» философов и теологов. Еще предшественники Сократа заявляли: «Остерегайтесь будить страсти». Аристотель, описывая в «Никомаховой этике» такие страсти («душевные порывы»), как алчность, ярость, радость, ненависть, зависть, клеймил их за «безудержность», считая это свойство «изъяном».
Стоики тоже отвергали страсти, считая их «интеллектуальным изъяном», «безрассудными душевными порывами». Однако, согласно Фоме Аквинскому, страсти ни хороши и ни дурны. Все зависит от того, насколько они подчинены контролю рассудка. С этой точкой зрения резко контрастируют суждения средневековых отцов церкви. По их мнению, страсти – это смертный грех в глазах Бога. Словом «похоть» они клеймили любое чувственное наслаждение, а не только сексуальное.
В новейшее время Ф. Ницше заявил: «Без наслаждения нет жизни». Он полагал, что моральные заповеди церкви, объявившие страсти дьявольским наслаждением, направлены против счастья человека. Не давая мощным влечениям выйти наружу, человек причиняет себе вред. Такой подход к страстям нашел отражение в стихотворении грузинского поэта ХIХ века Григола Орбелиани:
Поверьте мне: кто недоступен страсти,
Вся жизнь его – пустой, бесплодный сон
И ни блаженства, ни любви, ни счастья
В печальном мире не познает он.
[70]С точки зрения П. Куттера, страсти способствуют метаморфозам человеческого бытия, дают возможность ощутить вкус жизни, наполняют существование смыслом. Он отмечает, что «Мысль о том, что страсти не только способствуют личному счастью, но стоят на службе экономического, политического и научного прогресса, впервые прозвучала в сатирическом памфлете мыслителя и поборника свободы Бернара де Мандевиля. В его басне о пчелах в аллегорической форме рассказана история двух народов. Один народ, предающийся страстям, процветает, а другой, живущий добродетельно, чахнет и беднеет» (с. 29—30). Страсти действительно нужны. Если страсть имеет разумное, нравственное начало, она может выступать движущей силой подвигов, великих дел, открытий. Странно только, что для того, чтобы имел место прогресс, Куттер, по существу, призывает испытывать не только эмпатию к ближним, окунуться с головой в любовь, с восхищением и энтузиазмом выполнять свою работу, но и предаваться ненависти, завидовать чужому счастью, беспощадно преследовать соперника, страдать от ревности, кутить, играть в карты и т. д.
