В груди у меня похолодело. Сердце моё было готово выскочить из груди, выпасть на асфальт и разбиться на мелкие стеклянные брызги. Папка, мой родной, любимый папка, прощался сейчас со мной навсегда! И уходит он не потому, что они с мамой разлюбили друг друга, не из-за того, что я был каким-то плохим сыном, а из-за ерунды — несчастной считалки на тарабарском языке! В семье Вощиных, судя по рассказам Женьки, когда его родители расходились, всё было не так. Они сначала долго ругались, молчали по разным комнатам, каждый пытался убедить Женьку в том, какой он хороший, а тот, другой родитель, плохой. Был суд, на котором родители, делили его, как какой-нибудь диван, а Женька сидел в зале, морщил нос, чтобы не брызнули слёзы, и страдал от того, что они не хотят любить его оба сразу, вместе.
Но в нашей-то семье всё было хорошо! Я не понимал, почему папа должен уйти от нас. Мы прекрасно проживём втроём, даже если папа побудет некоторое время маленьким мальчиком. Пусть он не водил меня в кино и не забил со мной ни одного гвоздя! Да чепуха всё это! Зато мы теперь много разговариваем по душам и прекрасно понимаем друг друга. Да это теперь мой лучший друг из всех, почти брат, хотя о брате я даже и не мечтал. Вот только мама… Мама к тому времени, когда он вырастет, станет совсем старой, вот что грустно.
— Пап, — сказал я, проглотив комок в горле, — подожди уходить скитаться. Это ты теперь всегда успеешь. Раз так решил, то, конечно, уйдёшь. Давай завтра расстанемся, а сегодня ещё вместе побудем.
— Ты будешь ночевать со мной на улице? — спросил папа. — Ни в коем случае. Это опасно и вредно для здоровья. Как стемнеет, отправляйся домой. И всё-таки скинь мне спальник и палатку. Ну и продуктов каких-нибудь, спичек…
— Нет, пап, я знаю ещё одно место, где мы можем сегодня переночевать.
— Вместе? И где же?
Глава 8
Метод дедушки Сим Симыча
Не все девчонки — ябеды и воображалы. С некоторыми можно даже дружить. Есть даже такие, которым можно доверить свои мужские секреты. Они не побегут плакаться маме, если случайно их толкнуть. Это такие девчонки, такие… их даже за косу дёрнуть рука не поднимается.
Когда я первый раз решил дёрнуть Марусю за косу (а коса у неё была выдающаяся: толстая, длинная, золотистая), она обернулась, посмотрела строго и сказала:
— Даже не пробуй.
— А то что? — спросил я.
— Увидишь, — прошипела Маруся и перекинула косу себе на грудь.
Маруськина коса целых три года висела перед моим носом, как батон. Она сидела в классе прямо передо мной. Иногда хотелось её косу даже цапнуть зубами. Но я себя сдерживал, вспоминая сердитое Маруськино шипение. Другая начала бы верещать, учительнице жаловаться, а Маруся так посмотрела, что мне сразу расхотелось делать с её косой какие-либо гадости. Ну, вы ведь знаете, что девчонку можно бантом к спинке стула привязать. Или просто бант выдернуть, чтобы коса растрепалась, и не отдавать, только если сильно распищится.
В четвёртом классе все девчонки начали стричься. Я глядел на Марусин золотой батон и про себя молил, чтобы она не остригла волосы. Пусть хоть все налысо обреются, мне дела до них нет. А коса будет такая одна. Мне кажется, для девчонки носить косу — это всё равно что дома иметь исправный патефон с запасом иголок. У дедушки Серёжи есть такой. Вот, казалось бы, тоже мне музыка. Да я любую могу в плеер закачать. Но, когда я приезжаю, дедушка ставит новую иголку и мы слушаем «Рио-Риту», «В бананово-лимонном Сингапуре», «Мери едет в небеса». За шипением и треском словно существует какая-то волшебная сказка, которая хочет к тебе прорваться, но не может.
Девчонка, которая ходит с косой, когда все другие носят короткие стрижки, — это особенная девчонка, думал я про Марусю. Я написал ей записку и предложил дружить. Если разболтает, решил я, значит, никакая она не особенная, такая же, как все. Но Маруся никому не сказала, а на перемене подошла и произнесла:
— Давай.
Потом она задрала рукав школьной формы и показала едва затянувшуюся ссадину на локте:
— Это я в деревне была, с дерева упала. Только ты никому.
А я в ответ показал шрам на ладони, которую проткнул проволокой прошлым летом. Так мы побратались с Марусей и стали друзьями.
На каникулы Маруся Орликова уезжала в деревню к дедушке Максиму Максимовичу. Но все звали его Сим Симычем. Один раз мы ездили в деревню к Сим Симычу всем классом, отмечать день рождения Маруси. Сим Симыч разрешил нам околачивать яблони, мы пекли в костре картошку, а потом Марусин дедушка вынес из дома баян и долго играл нам разные песни, весёлые и грустные. Ни у кого не было такого дня рождения, и все немножко завидовали Марусе.
Ехать в деревню Чудово нужно было на электричке. Мимо станции Чудово ходили и большие пассажирские составы, поэтому с неё очень удобно было отправить в скитания папу — в любую сторону можно уехать. Сим Симыч — добрый, у него можно и несколько дней погостить, оттягивая горький миг нашего с папой расставания.
Я хорошо помнил светлую веранду в доме Сим Симыча, вкусно пахнущую деревянной стружкой, столярным лаком и полынью, которой Симыч на лето перекладывал валенки, чтобы их не ела моль. Попросимся пожить у него на веранде, будем ему огород копать, мы на покрышках здорово натренировались.
У Симыча там рыбалка, грибы, собака есть, поросёночек в сарае. Когда Маруся в городе, он там совсем один живёт. Может, и разрешит нашему папе навсегда у него остаться.
Пока мама была на работе, мы прокрались домой, как два злоумышленника, и собрали папе рюкзак, Я дал ему ещё пару футболок и шорты — начиналось настоящее лето, и в джинсах и свитере становилось жарковато. Написал маме записку о том, что я уехал в Чудово к Орликовым. На самом деле, я даже подумывал о том, не уйти ли мне скитаться вместе с папой. Папу было жалко, но бросать маму тоже было жалко, и я не мог решить, кого из них мне больше жалко. Обоих было жалко одинаково. Папа взял документы, нашу семейную фотографию. Обошёл всю квартиру, окинул её грустным взглядом:
— Присядем, Мишка, на дорожку!
В электричке мы молчали. А ну как Симыч не примет незваных гостей? Папа грустил. Тяжко на душе было и у меня.
Когда мы подходили к дому, из калитки выскочила чудесная собака Симыча — хаски по имени Туман. Глаза у него были голубые-голубые. Туман узнал меня и не стал лаять, а, наоборот, носом открыл калитку, приглашая войти.
Симыч сидел на крыльце и строгал ножиком новый чубук для трубки. На его коленях были меленькие розоватые стружки.
— Вот так сюрприз! — удивился он. — Не успели каникулы начаться, а у нас уже гости. Мишка, знакомь с приятелем! Марусенька, корми гостей с дороги!
